Гомер. Одиссея

Первая песня

Собрание богов. Афина наставляет Телемаха. (1-й день)
I.	Тема Одиссеи		1	-26
II.	На Олимпе		27	-95
	1.	Речь Зевса	31
	2.	Речь Афины	44
	3.	Вторая речь Зевса	63
	4.	Предложение Афины	80
III.	Афина на Итаке		96	-323
	1.	Отправление	95
	2.	Афина в образе Ментеса	104
	3.	Телемах и Ментес	118
IV.	Певец Фамий и Телемах		324	-354
V.	Телемах и женихи		365	-424
VI.	Телемах и Эвриклея		425	-444

Муза, о муже мне расскажи многохитром, который1
Много скитался с тех пор, как разрушил священную Трою,
Видел многих людей, города, узнавая их нравы,
Много в душе перенес испытаний, блуждая по морю,
Жизнь спасая, свою и друзей, чтоб домой возвратиться.
Все же спутников так и не спас он, как ни стремился,
Ибо себя погубили они по безумию сами.
Глупые: съели волов Гелиоса Гипериона2, –
День возвращенья в отчизну похитил у них он за это.
Что-нибудь, Зевсова дочь, и о них расскажи нам, богиня!
Все другие ушли от погибели тяжкой и были
Дома уже, от войны и опасностей моря избавясь;
Он один тосковал по родине и по супруге,
Будучи в гроте глубоком задержан прекрасной Калипсо
Светлой богиней, желавшей супругою быть Одиссея.
Лет круговратных когда предназначенный срок совершился
Боги тогда ему домой разрешили вернуться;
Но и дома не мог он трудов избежать напряженных
Даже средь близких родных. Сожалели все боги Олимпа;
Лишь Посейдон его не жалел, но разгневан был сильно
Мужем пресветлым, пока он домой к себе не вернулся.
Сам Посейдон к эфиопам отправился, к людям, далеко
Жившим, у самых пределов земли, разделявшимся на две
Части: где солнце заходит – одни, где восходит – другие, –
Чтобы там получить гекатомбу волов и баранов.
Там наслаждался, на пире присутствуя. Но остальные
Боги у Зевса в дому на Олимпе собрались все вместе.
Первым сказал между ними отец людей и бессмертных,
Ибо в то время он вспомнил в душе об Эгисте известном:
Был он убит многославным Орестом, внуком Атрея.
Вспомнив о нем, он к богам обратился с такими словами:
«Горе! О, сколько теперь обвиняют нас смертные люди:
Зло, говорят, от бессмертных богов происходит; но гибель
Против судьбы навлекают по собственной глупости сами.
Так против рока Эгист на законной супруге женился
Сына Атрея, убив самого, когда тот вернулся,
Знал хоть о гибели тяжкой: Гермеса Аргусоубийцу
Зоркого мы сказать посылали к нему, не дерзал бы
Сына Атрея убить, жены его домогаться,
Ибо Орест отомстит за отца своего, за Атрида:
Лишь возмужает, тоскуя по родине, в дом возвратится.
Так Гермес предсказал, но души не склонил он Эгиста
Добрым советом; теперь расплатился за той другое.»
Так сказала ему совоокая дева Афина:
«О наш отец Кронид, повелитель, верховный владыка!
Он получил по заслугам своим возмездие – гибель.
Пусть и всякий другой, совершивший такое, погибнет!
Сердце, однако, мое разрывается за Одиссея:
Он, злополучный, давно уж, вдали от родных и от милых,
Зло на лесистом, кругом обтекаемом острове терпит,
Дальнем, где моря средина; живет там в чертоге богиня,
Дочь замышлявшего гибель Атланта, который глубины3
Всякие знает морские, столбы высокие держит
Сам: небеса от земли отделяются теми столбами.
Держит Атлантова дочь Одиссея в слезах и печали,
Полными лести и неги словами его обольщает,
Чтобы Итаку свою совершенно забыл. Одиссей же
Страстно хочет увидеть хоть дым, восходящий от милой
Родины, после – готов умереть. Олимпиец, ужели
Сердце твое не захочет к нему повернуться? Тебе ли
Жертвами не угождал Одиссей у судов аргивянских
В Трое широкой? Зачем же, Зевс, на него ты разгневан?»
Зевс, облаков собиратель, сказал, отвечая на это:
«Что у тебя за слова сквозь ограду зубов проскочили4,
Милая дочь? Могу ли забыть богоравного мужа?
Всех он умнее людей, изо всех приносил наибольше
Жертв божествам олимпийским, живущим на небе широком.
Но Посейдон земледержец упорно преследовал мужа,
Гневаясь за Полифема циклопа, равного богу:
Он, Одиссей, ослепил Полифема, который сильнее
Прочих циклопов, рожден был Фоосой, нимфой морскою,
Дочерью Форкина, глуби бесплодной морской властелина;
В гроте глубоком она смешалась в любви с Посейдоном.
С этой поры Посейдон колебатель, еще не убил хоть,
Гонит от родины дальше, блуждать Одиссея неволит.
Ну же, давайте, теперь хорошо подумаем сами,
Как Одиссея домой вернуть? Посейдон пусть оставит
Гнев свой: действительно, он ведь никак против воли бессмертных
Прочих не может один состязаться и спорить со всеми!»
Снова сказала ему совоокая дева Афина:
«О наш отец Кронид, повелитель, верховный владыка!
Если действительно так захотят бессмертные боги,
Чтобы вернулся домой к себе Одиссей непреклонный,
Вестника Аргоубийцу Гермеса теперь же отправим
Мы на Огигию остров, и пусть он, возможно скорее,
Нимфе пышноволосой о нашем решении скажет,
Чтобы вернуться домой отпустила она Одиссея.
Я ж на Итаку направлюсь побудить как можно быстрее
Сына его Телемаха, наполнить сердце отвагой,
Чтобы на площадь ахейцев кудрявых созвал на собранье,
Всем отказал женихам, какие в дому Одиссея
Скот поедают его, кривоногих коров криворогих;
В Спарту ехать и в Пилос песчаный велю Телемаху,
Вести, быть может, собрать о возврате отца дорогого,
Чтобы и сам средь людей добился известности доброй.»
Кончив, к ногам подвязала себе золотые подошвы
Амбросиальные: всюду богиню они над водою
И по широкой земле с дуновением ветра носили,
В руки взяла боевое копье, заостренное медью,
Крепкое, тяжкое весом, большое, которым богиня,
Зевсова дочь, на мужей рассердившись, крушит их фаланги.
Быстро затем устремилась на землю с высей Олимпа.
Встала она на Итаке к дверям Одиссеева дома,
Возле порога, в руке с копьем медноострым, по виду
С Ментесом гостем, вождем тафийцев, сделавшись схожей;
Высокомерных нашла женихов, услаждающих душу
Играми в кости: сидели они на шкурах воловьих,
Ими убитых волов пред передними дома дверями;
Слуги быстрые им и глашатаи воду в кратерах
С чистым мешали вином, другие столы промывали
Скважистой губкой, их затем по местам расставляли;
Мясо на них на куски разрубив, для еды разложили.
Первым из всех Телемах боговидный заметил Афину:
Сидя среди женихов и печалясь душою, он думал,
В мыслях себе представляя отца благородного: вдруг бы
Здесь явился отец, разогнал женихов, разбежаться
Силой заставил, затем овладел бы имуществом снова.
Так размышляя, сидел и, увидев вошедшего гостя,
Прямо к порогу пошел, неприличным считая, что долго
Гость у дверей задержался. Приблизившись к гостю вплотную,
Правой руки он коснулся, копье медноострое принял,
И, к нему обратившись, крылатое слово промолвил:
«Здравствуй, гость дорогой! Ты у нас будешь принят радушно:
Пищи отведав, затем расскажи, чего тебе нужно?»
Кончив, пошел вперед, за ним Паллада Афина.
В доме высоком когда находились вошедшие оба5,
Он отнес копье и приставил к колонне высокой,
В гладкообтесанном месте, в средине, где много стояло
Копий других Одиссея, в страданиях твердого духом;
В кресло, ее приведя, посадил, застлав покрывалом
Лучшим, искусной работы, для ног внизу со скамейкой;
Сам он возле на стуле узорчатом сел, от игравших
Дальше, чтоб крик и шум женихов не наскучили гостю,
Чтобы спокойно вкушал, пришел хоть к буйным и наглым,
Чтоб о скитаньях отца расспросить безо всякой помехи.
Воду служанка для них в золотом превосходном кувшине,
Чтобы руки умыть, над серебряным тазом держала,
Стол, оструганный гладко, поставила возле сидевших.
Хлеб принеся, разложила почтеная ключница, выдав
Разных съестных, из запасов охотно прибавленных ею.
Кравчий разное мясо на досках принес и расставил,
Возле мяса для них золотые поставил он кубки;
К ним подходил постоянно глашатай, вина подливая.
В комнату скоро вошли женихи многобуйные, сели
Все в порядке, одни с другими, на стулья и кресла;
Чистую воду на руки глашатаи им поливали,
Хлеба пшеничного им наложили служанки в корзины,
Подали полные чаши вина им мальчики-слуги;
Руки простерли затем женихи к приготовленным яствам.
Пищей когда и вином насладилися, сколько хотели,
В душу тогда им пришло другое желание скоро,
Пения с пляской: они постоянно пиры украшают.
Вестник подал кифару прекрасную Фемию в руки:
Петь и играть женихам заставляли его против воли.
Фемий прекрасно запел, ударив по струнам форминги.
В это время сказал Телемах совоокой Афине,
Голову близко склонив, не услышали чтобы другие:
«Гость дорогой! Не сердись, если прямо, быть может, скажу я:
Песни и звуки кифары, – лишь это их занимает,
Ибо они проживают чужое добро безвозмездно, –
Мужа, коего кости уже под дождем истлевают
Где-нибудь на берегу, или волны их катят по морю.
Если б увидели, как на Итаку вновь он вернулся,
Все быстроногими быть желали бы, может быть, больше,
Чем обладать богатой одеждой и золотом многим.
Злая судьба погубила его, и теперь никакого
Нет утешения нам, если даже кто-нибудь скажет,
Будто вернется он, ибо день возвращенья погиб уж.
Ну же, скажи мне по правде теперь и вполне откровенно,
Кто ты такой и откуда? Какого ты племени-рода?
Где твой корабль? На Итаку откуда приехал? Какими
Хвалятся быть у тебя корабельщики, везшие морем,
Ибо никак ты не мог по сухому пути к нам приехать.
Правду всю скажи мне об этом, чтоб знал хорошо я,
В первый ли раз ты приехал сюда, или гостем бывал уж
Ты у отца моего, ибо много людей приезжало
Раньше к нам, потому что отец был гостеприимным.»
Так сказала ему совоокая дева Афина:
«Правду я всю изложу, на вопросы твои отвечая:
Ментес я, сыном вождя Анхиалия быть похваляюсь,
Правлю народом тафийцев, моих корабельщиков славных;
Я на судне сюда со своими друзьями заехал,
Плыл же по темному морю к народам инакоязычным
В Темес за медью, везу же железо блестящее в судне;
Судно на суше стоит далеко от города, в Рейтре,
В гавани, что под лесистой, горою, именем Нейон;
С давних времен средь многих других мы зваться гордимся,
Быть гостями отца твоего: от Лаэрта героя,
Может быть, слышал об этом; Лаэрт не приходит уж в город,
Но далеко старик за городом скорбь утоляет
Вместе со старой служанкой, которая пищу готовит,
Ибо уже у него изнуряются слабые члены,
Даже тащится если на склон виноградного сада.
Вновь я прибыл сюда, ибо слышал, что дома отец твой,
Мне говорили; в пути задержали его, видно, боги!
Нет, не умер еще на земле Одиссей богоравный,
Но задержался лишь где-то живым на море широком,
Или на острове дальнем жестокие смертные держат
Дикие, где против воли препятствуют выехать дальше.
Но я теперь передам тебе, что вложили мне в душу
Боги бессмертные, как, я уверен, исполнено будет,
Я хоть не прорицатель, ни по птицам искусный гадатель:
Он уж не долго вдали от земли дорогой от отцовской
Будет, его и оковы железные вряд ли задержат, –
Он уж придумает, как возвратиться: на то многохитрый!
Ну же, скажи мне об этом по правде, вполне откровенно,
В самом ли деле ты сын такой Одиссея достойный?
С ним головой ты, равно глазами прекрасными сходен
Очень, – ведь часто друг с другом мы виделись, часто сходились
Прежде еще, чем он в Трою уехал, куда и другие
Лучшие из аргивян на судах глубоких отплыли;
С той поры Одиссея не видел, равно как меня он.»
Снова на это сказал Телемах разумный богине6:
«Милый гость, на вопросы твои откровенно отвечу:
Мать говорила, будто я сын от него; достоверно
Сам я не знаю: нельзя ведь наверное знать, кто отец твой?
Лучше бы сыном мне быть наибольше счастливого мужа,
Что при богатстве своем до глубокой бы старости дожил!
«Кто ж из смертных на свете отца моего злополучней?
Всех злополучнее тот, от кого, говорят, я родился!»
Снова сказала ему совоокая дева Афина:
«Боги бессмертные, видно, твой род не бесславным в грядущем
Сделали, ибо тебя таковым родила Пенелопа!
Ну же, еще и об этом скажи мне совсем откровенно:
Что за разгул здесь идет? Почему здесь сборище это?
Свадьба ли здесь происходит, пирушка ль, быть может, в складчину?
Слишком уж наглые, видно, в дому у тебя веселятся;
Гнусность видя такую великую в доме почтенном,
Всякий бы мог возмутиться разумный, сюда приходящий.»
Снова ей в ответ Телемах рассудительный молвил:
«Милый гость, раз об этом спросил ты меня, так узнай же:
Был наш дом без пятна когда-то, богатым, обильным
В пору, когда Одиссей средь народа еще находился.
Злое замыслив, теперь по-другому устроили боги,
Ибо стал Одиссей для всех без вести пропавшим.
Я бы, быть может, не так горевал, если б умер родитель,
Если бы вместе с другими героями в Трое погиб он,
Или же после войны на руках у друзей он скончался:
В честь его тогда бы воздвигли курган панахейцы7,
Сына его бы, быть может, покрыли великою славой.
Гарпии взяли теперь, его бесславно похитив,
Он в неизвестность ушел и без вести погиб, мне оставив
Скорбь и печаль. Но теперь не о нем лишь одном я вздыхаю:
Злое мне горе другое опять приготовили боги:
Сколько на островах ни есть женихов знаменитых,
Силу имеющих там, на Дулихии, Саме, лесистом
Закинфе; сколько ни есть женихов на Итаке скалистой, –
Столько сватают мать, разоряя дом Одиссея.
Брак ненавистный она не смеет прямо отвергнуть,
Но не может конца положить; они ж разоряют
Дом наш и скоро меня самого на куски растерзают!»
Так с возмущеньем сказала ему Паллада Афина:
«Горе, действительно, сильно нуждаешься ты, чтоб скорее
Прибыл сюда Одиссей наложить на бессовестных руки;
Если бы в первых воротах теперь, домой возвратившись,
С копьями встал он с двумя, со щитом пред собою и в шлеме,
Будучи сам таким, как его я увидел впервые,
В доме когда он моем наслаждался вином и едою!
Он из Эфиры вернулся от Ила, Мермерова внука.
Ездил туда он на судне на быстром, добыть чтобы зелье,
Яд смертоносный в запасе иметь у себя, чтобы стрелы
Медные им цатирать. Но, правда, не дал отравы
Ил Мермерид, потому что богов вечносущих боялся;
Зелье же дал мой отец, Одиссея любивший безмерно.
Был бы таким теперь Одиссей, женихов повстречал бы, –
Все кратковечными были б, и горькою стала б их свадьба!
Это так лежит у богов на коленях, дадут ли
В дом ему возвратиться и мстить, или нет, неизвестно.
Я же теперь предлагаю тебе хорошо поразмыслить,
Как прогнать женихов из отцовского дома скорее.
Ну же, внимательно слушай теперь, чтобы знать и исполнить:
Завтра, на площадь созвав на собранье героев ахейцев,
Слово скажи им открыто, свидетели боги пусть будут:
Всех женихов предложи прогнать из дома скорее;
Матери ты предложи, коль сердце к замужеству склонно,
Пусть удалится к отцу многосильному в дом, чтоб оттуда
Выдали замуж ее, приготовив дары дорогие
Брачные, как их дают при замужестве дочери милой.
Дальше совет я подам, подчинишься, быть может, совету:
Лучшее судно и двадцать гребцов приготовь для поездки
Чтобы узнать об отце, давно уехавшем, вести;
Может быть, что от людей узнаешь, вести услышишь
Оссы, которая людям от Зевса молву сообщает8;
Прежде ты в Пилос отправься, чтоб Нестора старца проведать,
В Спарту затем к Менелаю езжай к белокурому в гости:
Он приехал последним из меднохитонных ахейцев.
Если услышишь, что жив отец и хочет вернуться,
Целый год потерпи тогда, хоть и очень прискорбно;
Если ж, быть может, узнаешь, что умер уже, не вернется,
Сам не медли вернуться в отцовскую милую землю,
Холм в честь отца насыпь и богатые сделай поминки,
Как подобает, а мать Пенелопу в замужество выдай.
После, когда до конца исполнишь по этим советам,
С мыслями ты соберись, наилучшее средство придумай,
Как в дому у себя женихов извести, иль открытой
Силой иль хитрым обманом: пора перестать быть ребенком,
Время пришло: уж давно ты из детского возраста вышел!
Разве не знаешь ты, славу какую Орест богоравный
Между людьми получил за убийство отцова убийцы,
Хитрого мужа Эгиста, убийцы отца-властелина9?
Друг мой, я выросшим вижу тебя и прекрасным; о, будь же
Смелым таким, чтобы каждый тебя из потомков прославил.
Я же теперь возвращусь к своему быстроходному судну,
К спутникам, ибо они в ожиданьи сердиться уж стали.
Есть и тебе ведь, о чем заботиться, чтобы исполнить.»
Снова на это сказал Телемах разумный богине:
«Гость, действительно, ты говоришь благосклонно-любовно,
Словно сыну отец: никогда не забуду об этом!
Ну же, останься еще, хоть в дорогу торопишься очень.
Здесь совершишь омовенье и, сердцем вполне насладившись,
Радуясь, к судну вернешься с подарком почетным-прекрасным:
Памятью доброй пускай обо мне подарок тот будет,
Ценный подарок, каким хозяин гостей одаряет.»
Снова сказала в ответ совоокая дева Афина:
«Нет, не задерживай больше меня, тороплюсь я в дорогу;
Что ж до подарка, каким душа одарить захотела,
Мне подаришь, когда я другой раз приеду и ценный
Дар увезу я домой, и достойным отвечу подарком.»
Так сказав, исчезла затем совоокая дева,
Через отверстие вверх улетела, как птица, но силу10,
Смелость вдохнула в него, об отце больше прежнего память.
В мыслях своих хорошо поразмыслив, в душе изумился,
Ибо почувствовал он: божество вело с ним беседу.
Богу подобный герой подойти к женихам не замедлил.
Пел им певец знаменитый, они же в молчаньи сидели,
Слушая, как из Трои ахейцев сыны возвращались,
Гибель терпя; им так присудила Паллада Афина.
В комнате верхней едва услыхала божественный голос,
Старца Икария дочь Пенелопа разумная тотчас
Вниз по ступеням сошла не одна в пировую палату:
Следом за нею спустились и обе рабыни-служанки.
В комнату, где женихи пировали, вошла Пенелопа,
Встала возле столба, подпиравшего крепкую кровлю,
Яркое перед щеками своими держа покрывало;
Возле нее по бокам две служанки заботливо встали.
Слезы лия, сказала певцу богоравному тотчас:
«Фемий, ты знаешь немало других усладительных песен,
Подвиги в них людей и богов певцы воспевают;
Сядь же и спой нам одну из таких: женихи будут слушать
Молча, вино распивая; прерви печальную песню
Эту, она у меня терзает в груди дорогое
Сердце всегда, ибо я наибольше настигнута горем:
Я скорблю о такой голове, всегда вспоминая
Мужа, который прославлен и в Аргосе всем, и в Элладе.»
Ей со своей стороны Телемах рассудительный молвил:
«Милая мать! Почему запрещаешь ты нам наслаждаться11
Песней приятной певца, внушенной ему настроеньем;
Дело совсем не в певце, но в Зевсе, который внушает
Всяким людям большого труда, что хочет. Сердиться,
Значит, нельзя, что поет он об участи горькой данайцев.
Смертные люди хвалят всего наибольше такую
Песню, в которой поют о делах и событиях новых.
Мужеством душу и сердце свое преисполни и слушай:
День возвращенья домой погубил не один Одиссей лишь
В Трое, много вдали и других героев погибло.
Лучше к себе ты вернись и займись подобающим делом:
Прялкой и ткацким станком, наблюдай за служанками в доме,
Чтобы трудились все; о речах позаботятся мужи,
Всех наиболее я, ибо в доме один я хозяин!
Речи такой изумившись, назад пошла Пенелопа,
Ибо сына слово разумное в душу проникло.
В верхний поднявшись покой со своими служанками вместе,
Здесь о своем Одиссее поплакала горько, покуда
Сладкого сна на глаза не послала богиня Афина.
Тою порой женихи зашумели в палате темневшей.
Всем им брачное ложе хотелось делить с Пенелопой.
К ним Телемах обратился разумный с такими словами:
«Вы, женихи Пенелопы, совсем обнаглевшими стали!
Лучше за пиром здесь насладимся вином; никакого
Шума не нужно, но пенье прекрасное слушайте лучше:
Это певец вдохновенный, богам лишь по голосу равный.
Утром завтра с рассветом придем на площадь и сядем,
В речи, вполне откровенной, от вас я потребую завтра,
Чтобы покинули дом, о пирах позаботились сами,
Тратя свое достоянье на них, чередуясь домами.
Если же кажется вам наибольше угодным и лучшим
Лишь одного Одиссея добро безнаказанно тратить,
Все истребляйте тогда, я ж на вас призову вечносущих, –
Может быть, Зевс и пошлет вам возмездье по вашим поступкам:
В доме моем тогда погибнете без отомщенья!»
Так он сказал, и они искусали зубами все губы,
Смелым словам Телемаха внимая с большим изумленьем.
Сын Эвпейта сказал Антиной Одиссееву сыну:
«Право, тебя, Телемах, сами боги теперь научили
Быть дерзновенным таким на словах и надменно держаться.
Как бы тебя на Итаке, водой омываемой, Зевс сам
Нам басилеем не сделал – по роду отца ты ведь мог бы!»
В очередь так сказал Телемах разумный на это:
Ты на меня не сердись за мое откровенное слово:
Если поможет мне Зевс, такого не прочь я достигнуть.
Думаешь разве, что плохо для смертного быть басилеем?
Думаю, вовсе не плохо: и дом у него богатеет
Быстро, и сам в народе становится более чтимым.
Но молодых басилеев и старых у нас средь ахейцев
Много других и немало на острове их на Итаке:
Кто-либо будет из них, раз нет уж в живых Одиссея.
Я же хозяином буду в своем, видно, собственном доме
И над рабами, каких имел Одиссей благородный.»
Тут Полибид Эвримах сказал, возражая на это:
«О Телемах, конечно, лежит у богов на коленях,
Кто басилеем ахейцев на острове будет Итаке?
Но над имуществом в доме один ты хозяином будешь:
Нет человека такого у нас, кто бы мог против воли
Силою взять достоянье, пока существует Итака.
Но, дорогой мой, хотел бы тебя расспросить я о госте,
Кто он? Откуда прибыл? Из дальних земель или близких?
Где живут родные его? Где отцовская пашня?
С вестью ль приехал какой, что отец твой домой возвратится,
Или какая нужда самого устремила приехать?
Слишком он быстро исчез, не остался, о нем чтоб узнать нам;
Видом все же своим никак не похож на простого.»
В очередь так сказал Телемах разумный на это:
«Нет, Эвримах, вероятно, отец никогда не вернется;
Слухам о том, что приедет отец, я давно уж не верю,
Как не могу доверяться уже предсказаньям, какие
Мать узнает, зазывая в наш дом прорицателей разных.
Гость у меня но отцу, происходит родом из Тафа,
Ментес, гордится, что сын боевого вождя Анхиала,
Правит народом тафийцев, искуснейших плавать по морю.»
Так отвечал Телемах, божество хоть почувствовал в госте.
Пляской теперь женихи услаждались и песнею, в душу
Страсти вливавшей, до поздней поры оставаясь в палате.
Сумрак спустился вечерний, пока женихи услаждались;
Спать захотев, лишь тогда по домам разошлись поневоле.
Скоро пошел Телемах, где себе во дворе, на прекрасном
Месте, отвсюду открытом, высокую спальню построил;
К ложу здесь подошел, в душе размышляя о многом –
Следом вошла Эвриклея, несущая факел горящий,
Дочь Пейсинорида Опса, усердно искусная няня.
Некогда двадцать волов Лаэрт заплатил за рабыню,
В годы, когда молодою совсем была Эвриклея,
В доме ее уважал наравне с женой, но ни разу
С ней не смешался на ложе, чтоб гнева супруги не вызвать.
Факел горящий она принесла: Телемаха любила
Больше всего, ибо грудью вскормила, когда был младенцем.
Няня раскрыла дверь прекрасно построенной спальни.
Мягкий хитон он снял, на постели сидя, на руки
Бросил умной няне своей; Эвриклея сложила
Очень ловко хитон, повесив на гвоздь деревянный,
Воткнутый возле кровати его, обструганной гладко;
Тотчас покинула спальню; кольцом серебряным после
Дверь притянув, ремнем укрепила задвижку дверную.
В спальне закрытой всю ночь, одеялом укрывшись овечьим,
Думал он о пути, какой указала Афина12.

Вторая песня

Собрание итакийцев, отъезд Телемаха. (2-й день и утро 3-го дня)
I.	Собрание Итакийцев		1	-258
	1.	Созыв собрания	1
	2.	Выступление Эгиптия	15
	3.	Выступление Телемаха	35
	4.	Речь Антиноя	84
	5.	Ответ Телемаха	129
	6.	Знамение Зевса	146
	7.	Угроза Эвримаха	177
	8.	Телемах о своем отъезде	208
	9.	Речь Ментора	224
	10.	Роспуск собрания	242
II.	Телемах и Афина		259	-297
III.	Телемах и женихи		298	-337
IV.	Приготовления к отъезду		338	-381
V.	Отъезд Телемаха		382	-434

Ранним утром, едва розоперстая Эос блеснула,
Сын дорогой Одиссея, уже поднявшийся с ложа,
В платье облекся и меч наостренный на плечи подвесил,
К сильным ногам подвязал подошвы прекрасные снизу;
Вышел затем он из спальни, лицом божеству уподобясь.
Вестникам звонкоголосым немедля дал приказанье13
Густоволосых ахейцев на площадь созвать, на Собранье.
Эти созвали, те сейчас же на площадь явились.
Только собрались они и вместе уже оказались,
Быстро пошел он туда же, копье медноострое взявши;
Шел не один он: собаки проворные следом бежали.
Тут красотою чудесной его озарила Афина:
Люди все удивлялись ему, когда проходил он.
Сел на месте отца, старейшины все уступили.
Первым Эгиптий герой сказал собравшимся слово;
Старостью был он согбен и в жизни много изведал:
Сын его дорогой с Одиссеем, божественным мужем,
Вместе поплыл на глубоких судах в Илион многоконный;
Лютый циклоп убил Антифонта, отважного сына.
Съел последним его на ужин в пещере глубокой.
Трое еще сыновей оставались: один с женихами
Был – Эврином, два другие на пашне отца управлялись;
Но Антифонта отец не забыл, скорбел постоянно.
Слезы из глаз проливая, сказал он собравшимся вместе:
«Слушайте, дети Итаки, теперь, что высказывать буду;
С той уж поры, как от нас на судах глубоких уехал
Светлый муж Одиссей, ни разу народ не сзывался.
Кто собрал нас теперь? Какая нужда появилась14
Иль у кого из младших по возрасту, или у старших?
Слух ли услышал какой, что домой возвращается войско15?
Ясно пускай он объявит об этом собравшимся вместе,
Иль о других всенародных делах сообщит и расскажет.
Кажется мне, что муж то полезный и добрый. О если б16
Выполнил Зевс для него, что замыслил хорошего сам он!»
Так сказал. Телемах был обрадован речью такою;
Долго он не сидел на собрании: слово замыслив,
Встал в середине собранья, а вестник, искусный в советах
Умных, в руки скипетр вложил, Пейсенор благородный.
К первому старцу затем Телемах обратился и молвил:
«Старец! Тот муж недалеко: сейчас же и сам ты узнаешь,
Кто созвал на собранье? Меня всех больше постигла
Скорбь. О прибытии войска не слышал какой-либо вести,
Чтобы ясно вам изложить, что прежде услышал,
И ничего о делах всенародных сказать не имею.
Вышел я с собственной злою бедой, мне выпавшей в долю;
Две их: одна – что погиб мой отец благородный, который
Был басилеем у вас, как отец был ласковым с вами.
Есть и другая беда наибольшая: скоро уж дом весь
Эта беда разорит и имущество все уничтожит:
В дом наш теперь женихи к нежелающей матери вторглись,
Милые все сыновья знатнейших людей, наилучших.
Но не посмели они к Икарию в дом обратиться,
Чтобы приданое дал за дочерью, как подобает, –
Выдал бы дочь свою за того, кто ему всех приятней.
Сами они ежедневно вторгаются в дом Одиссея,
Колют откормленных коз, волов и баранов для пира,
Лучшим нашим вином наслаждаются, в доме пируя,
Много всего истребляют безумно у нас, потому что
В доме хозяина нет: защитил бы он от насилья;
Мы же не можем теперь отразить без него, да и после
Будем беспомощны, ибо защиты нигде не имеем.
Если бы сила была у меня, я сам защитил бы,
Ибо обиды уже нестерпимыми стали: бесстыдно
Дом разоряется мой совершенно уже. Устыдитесь
Сами себя, равно соседей своих устыдитесь,
Близко живущих от нас; богов хоть побойтесь бессмертных,
Чтобы не отвратились они, изумляясь злодействам.
Именем Зевса молю олимпийца, равно и Фемиды –
Вместе она собирает людей и их распускает.
Вы удержитесь, друзья, одному мне оставьте терзаться
Горем. За то, что прежде отец Одиссей благородный
Пышнопоножным ахейцам доставил, какое-то горе,
Мне вы за это теперь отомщаете, зло причиняя,
Против меня женихов подстрекая. Мне ж было бы лучше,
Чтобы вы сами дом и стада у меня истребили;
Если убыток от вас, возмещение будет быстрее:
В городе буду ходить и молить вас, пока возмещу я
Все убытки, пока имущество все мне вернете.
Неизлечимую боль теперь причиняете сердцу.»
Гневаясь, так им сказал и скипетр на землю отбросил;
Слезы из глаз лия, сострадание вызвал в народе.
Прочие все притихли, никто не отважился дерзко
Словом вражды Телемаху ответить на гневное слово.
Только один Антиной возразил Телемаху с упреком:
«Что ты сказал, Телемах, необузданный в гневе оратор?
Нас оскорбляя, ты хочешь позором нас обесславить?
Но женихи-ахейцы совсем пред тобой невиновны,
Мать виновна твоя, искусная в хитрых проделках.
Третий кончается год и уже наступает четвертый
С той поры, как она молодых обманула, ахейцев:
Всех уверила нас, обещала, послов присылая17
К каждому с добрым известьем, в душе же иное замыслив.
Хитрость еще другую коварно придумала в мыслях:
В комнате стан громадный поставила, ткать принялася
Тонкий длинейший покров, женихам тогда же сказала:
“О женихи молодые! Хоть нет уж в живых Одиссея,
Все ж обождите со свадьбой, не так торопитесь, пока я
Вытку пойров, чтобы пряжа моя не пропала без пользы,
Саван герою Лаэрту на случай конца рокового18,
Горестной смерти – она во весь рост человека уложит,
Чтобы меня не могла ни одна из женщин ахейских
В том упрекнуть, что лежит без савана много добывший.”
Так объяснила, и мы, благодушные, ей подчинились.
После этого дни за великою тканью стояла,
Ночью же, факелы лишь зажигали, ее распускала.
Хитростью целых три года скрывала обман от ахейцев,
В год же четвертый, когда миновали, последние сроки,
Нам сообщила служанка, которая знала об этом;
Ткань распускающей ночью тогда ее мы застигли19,
После чего поневоле пришлось ей закончить работу.
Так тебе женихи говорят, чтобы знал хорошо ты
Сам, равно чтобы все другие знали ахейцы:
Мать отошли, прикажи, чтобы замуж она выходила,
Пусть выбирает того, кто отцу и самой ей милее;
Пусть перестанет свадьбу оттягивать, нас раздражая,
Пусть оставит уловки, – Афина ее наградила
Разумом острым, искусна она в рукодельях прекрасных,
Много неведомых прежним ахеянкам знает уловок
Хитрых таких, о которых прекраснокудрявые жены
Тиро, Алкмена с Микеной, увенчанной пышно, не знали20;
И по уму с Пенелопой из них ни одна не равнялась;
Выдумка ж эта ее неприлична, обвдна для всех нас.
Будем до тех пор богатство твое поедать и животных
Разных, пока Пенелопа намерений держится злостных,
Вложенных в грудь ей богами; себе Пенелопа получит
Славу великую, ты ж потеряешь богатства большие.
Мы к обычным делам иль к иному вернемся не раньше,
Чем она пойдет за какого хочет ахейца.»
Так на это сказал Телемах рассудительный снова:
«Мать не могу, Антиной, прогнать против воли из дому,
Ибо меня родила и вскормила. Отец на чужбине,
Жив или умер. Вернуть мне невыгодно много богатства
Старцу Икарию, если к нему отошлю Пенелопу:
Будет отец недоволен, и демон меня покарает,
Если мать обратится с мольбою к Эринниям страшным,
Дом против воли покинув; осудят и люди другие.
Вот почему никогда не отдам я такого приказа.
Если совесть в душе сохранилась у вас хоть какая, –
Дом мой покиньте теперь, – о пирах позаботьтесь иначе,
Тратя свое достоянье на них, чередуясь домами;
Если же кажется вам наиболыце угодным и лучшим
Лишь одного Одиссея добро безнаказанно тратить,
Все пожирайте тогда, я ж на вас призову вечносущих, –
Может быть, Зевс и пошлет вам возмездье по вашим поступкам!
В доме моем тогда погибнете без отомщенья!»
Так Телемах им ответил, а Зевс дальновидец орлов двух
Выпустил сверху, с вершины горы, чтоб летели на землю.
Оба они полетели тогда с дуновением ветра,
Крылья один от другого вблизи широко простирая.
Но до средины едва лишь, до площади многоголосой
Оба орла долетели, кружась, размахивать стали
Крыльями, сверху глядели на всех, пророча погибель,
После ж, царапая шеи друг другу и щеки когтями,
Вправо над городом всем, над домами опять улетели.
В ужас пришли от птиц, увидя глазами своими,
Думая в мыслях своих, что недоброе с ними случится.
К ним обратился со словом герой Галиферс поседелый,
Мастора сын; он один отличался от сверстников старых
Верным птицегаданьем: предвидел рок постоянно.
К ним благосклонно со словом своим обратившись, промолвил:
«Слушайте слово мое, итакийцы, что высказать должен;
Слово свое к женихам наиболыпе теперь обращаю, –
Им угрожает уже роковая беда: Одиссей ведь
Долго не будет вдали от своих находиться, но где-то
Близко отсюда уже готовит смерть роковую
Вам; и многим другим, населяющим остров Итаку,
Издали видную, плохо достанется. Лучше мы прежде21
Мысли раскинем, как обуздать женихов? Да и сами
Пусть укротятся: ведь это для них полезнее будет.
Сведущ я в этом во всем, хорошо предвидеть умею;
Так и ему говорил, что свершится все неотменно,
Что предсказал я, когда в Илион аргивяне собрались
Плыть, Одиссей же, муж многоопытный, с ними поехал.
Вынесет множество бедствий, ему предсказал я, погубит
Спутников всех, домой же вернется, не узнанный всеми,
Лишь на двадцатый год, – и теперь исполняется это.»
Тут ему Эвримах Полибид ответил на это!
«Лучше бы, старец, теперь убирался домой и своим бы
Детям предсказывал так, чтоб они не могли никакого
Зла претерпеть! Предсказать я вернее мог бы об этом.
Мало ли птиц летает под яркими солнца лучами?
Все ли погибель они предвещают для нас? Одиссей же
Умер вдали от дома, – и лучше бы с ним же погиб ты
Сам, чем предсказывать нашу погибель, и не подучать бы
Лучше тебе Телемаха поссориться с нами, за это
В доме себе ожидая даров, не даст ли, быть может?
Я тебе говорю, и по слову исполнено будет:
Если его, молодого, хоть знаешь по старости много,
Словом прельщая своим, на великую ссору возбудишь, –
Прежде всего ему тем хуже от этого будет,
Сделать же что-либо он все равно ничего не сумеет.
Мы на тебя, старика, наказанье наложим, какое
Тяжким окажется: сам, испытав на себе, пожалеешь.
Здесь, в присутствии всех, посоветую я Телемаху:
Матери пусть он велит к отцу своему удалиться;
Свадьбу устроят ей там, приданое пусть приготовят
Лучшее, как подобает готовить для дочери милой, –
Мы, ахейцев сыны, со своим сватовством не отстанем:
Мы, женихи, никого не боимся совсем; Телемах же,
Сколько ни будет болтать, застращать не может словами;
Также совсем не боимся твоих предсказаний, какие
Праздно болтал ты, старик: ненавистнее сделался только!
Будет по-прежнему без возмещенья добро Телемаха
Гибнуть, пока Пенелопа со свадьбою медлит обманно.
Мы же пока дни за днями, ответа ее ожидая,
В доблести в доме твоем состязаемся за Пенелопу,
Женщин не ищем других, на которых прилично жениться!»
Им на это в ответ Телемах рассудительный молвил:
«О Эвримах, с женихами другими отважными! Больше
Я ничего не скажу вам, просить вас об этом не буду,
Ибо знают об этом уже все ахейцы и боги.
Дайте быстрое судно, прошу вас, и спутников двадцать,
Чтобы были они привычными ездить по морю:
В Спарту теперь я и в Пилос песчаный по морю поеду,
Чтобы собрать об отце, давно уехавшем, вести:
Скажет, может быть, кто из смертных, или услышу
Оссу от Зевса, какая известия людям приносит;
Если, быть может, услышу, что жив отец, что вернется
Позже, год я еще подожду, ожидать хоть прискорбно;
Если ж узнаю, что нет в живых, что умер уже он, –
Снова затем я вернусь в отцовскую милую землю,
В честь Одиссея курган я насыплю и Тризну устрою
Пышную, как подобает, а милую мать выдам замуж.»
Так им сказал он и сел. Тогда между ними поднялся
Ментор, который ближайшим сподвижником был Одиссея:
Тот, на судах отплывая, ему весь дом поручил свой22,
Чтобы за ним наблюдал, а ему чтобы все подчинялись.
Он благосклонно ко всем обратился со словом совета:
«Слушайте слово мое, итакийцы, что высказать должен.
Больше теперь ни один басилей-скиптроносец не будет
Кротким иль благосклонным и ласковым, сердцем хотя бы
Был справедлив; суровым он вынужден быть и жестоким.
Но никто из людей таким Одиссея не помнит:
Был как отец он ласков с людьми, которыми правил!
Вовсе я женихам не завидую высокомерным:
Столько насилий они совершают, хотя головами
Могут они поплатиться, насильственно так разоряя
Дом Одиссея, надеясь, что он никогда не вернется.
Я возмущен и всеми другими, которые молча
Здесь лишь сидят, женихов не пытаются выбранить даже:
Будучи многими, их, немногих, смирить не желают!»
Так Леокрит Эйвенорид сказал, ему возражая:
«Ментор, безумец и вредный глупец! Что за слово сказал ты,
Нас обуздать подстрекая? Однако же было бы трудно
Даже и многим мужам состязаться на пиршестве с нами.
Если бы сам Одиссей Итакийский, придя, появился,
В доме застал женихов благородных за пиром обильным,
Выгнать замыслил их в сердце своем из палаты, навряд ли
Рада была бы тогда Пенелопа, хоть ждет не дождется
В дом возвращенья его: Одиссея постигла бы участь
Горькая, если б сразился со многими. Плохо сказал ты!
Граждане, ну, теперь по домам к себе расходитесь.
Ментор пусть с Галиферсом в дорогу его снаряжают:
Издавна оба они отцу его верные други.
Но я уверен, что долго еще просидит на Итаке,
Вести расспрашивать будет, но в путь никогда не решится!»
Так закончив, затем распустил собрание быстро.
Тотчас все разошлись, ибо каждый домой торопился.
Все женихи пошли поспешно в дом Одиссея.
К берегу моря ушел Телемах, удалился от прочих,
Пенистой влагой руки умыв, обратился к Афине:
«Выслушай, о божество, вчера посетившее дом наш,
Мне приказавшее морем туманным ехать на судне,
Чтобы собрать об отце, давно уехавшем, вести.
Но ахейцы теперь препятствуют в этом, всех больше
Мне женихи мешают, враждебно и гордо отвергнув.»
Так говорил он, молясь. Подошла к Телемаху Афина
Близко, на Ментора став похожею видом и речью;
Так обратившись к нему, крылатое слово сказала:
«О Телемах, никогда ты ни трусом, ни глупым не будешь,
Если к тебе перешел отцовский разум с отвагой!
Если ты будешь таким, как отец, на словах и на деле,
Ни безуспешной тогда, ни напрасной дорогу не будет.
Если же ты не сын его, Пенелопой рожденный,
Я боюсь, что тогда не исполнишь того, что задумал.
Но на отцов своих немногие дети похожи:
Хуже отцов большинство детей, меньшинство только лучше.
Так как впоследствии ты неразумным не будешь, ни трусом,
Так как и разум тебя Одиссеев совсем не покинет,
Значит, надеяться можно, что выполнишь замысел этот.
Волю поэтому глупых оставь женихов и их планы,
Ибо совсем безрассудны они и совсем беззаконны,
Даже не знают они, что смерть и ужасная участь
К ним уж близка совершенно и в день их единой погубит.
Непродолжительной будет дорога, какую замыслил,
Ибо такого, как я, отцовского друга имеешь:
Я и корабль сняряжу, и с тобою последую вместе.
В дом свой иди теперь, пребывай с женихами совместно.
Нужные все готовь для дороги припасы: нальют пусть
Тотчас в амфоры большие вина, а в крепкие шкуры
Пусть насыпают муки, мужей укрепляющей, ячной23.
Сам я быстро найду добровольных гребцов; на Итаке,
Всюду водой окруженной, судов много новых и старых;
Высмотрю, лучше какое из этих судов мореходных,
Быстро его снарядив, мы столкнем на широкое море.»
Так сказала Афина, Кронидова дочь. Телемах же
Долго не медлил, как только услышал божественный голос:
К дому поспешно пошел он, хоть был опечален душою.
Высокомерных нашел женихов, хлопотавших о пире:
Шкуры сдирали с козлят, свиней во дворе обжигали.
Тут подошел к Телемаху жених Антиной и со смехом,
Взяв за руку его, называя по имени, молвил:
«О Телемах, о хвастливый болтун, необузданный в гневе!
Злого дела и слова на нас в груди не замысли;
Лучше садись, и приступим к вину и еде, как и прежде.
Что же до судна с гребцами отборными, это ахейцы
Все тебе приготовят, немедленно мог бы ты ехать
В Пилос божественный слухи собрать об отце благородном.»
Так ему Телемах рассудительный молвил на это:
«С вами надменными, вместе никак, Антиной, невозможно
Мне спокойно сидеть, нельзя на пиру веселиться.
Вам недостаточно разве, что прежде моих истребили
Множество лучших сокровищ, когда был еше малолетним.
Вырос теперь я уже и речи иные услышал,
Все понимаю вполне и чуствую мужество духа!
Страшных поэтому Кер накликать на вас попытаюсь24,
В Пилос приехав, иль здесь, среди народа Итаки!
Я уезжаю, и путь мой, надеюсь, не будет напрасным:
Еду на судне чужом, ибо вы хорошо постарались,
Чтобы я судна не мог, ни гребцов получить ниоткуда!»
Так сказал он и руку свою из рук Антиноя
Вырвал легко. Женихи пирушку готовили в доме
И, издеваясь над ним, поносили словами насмешки.
Так говорили иные из юношей высокомерных:
«Смерть замышляет нам Телемах и готовит усердно;
Или из Пилоса он из песчаного вывезти хочет25
Мстителей, или из Спарты и этого страстно он жаждет,
Или в Эфиру стремится поехать, где жирные пашни,
Чтобы зелий добыть, прерывающих жизнь человека,
В чаши тех зелий насыпать и гибель нам приготовить.»
Так говорили другие из юношей высокомерных26:
«Знает ли кто? Он, быть может, отплыв на судне глубоком,
Как Одиссей, вдали от ровных на чужбине погибнет;
Нам от этого много забот прибавиться может:
Мы, вероятно, богатства его до конца пропируем,
Матери дом лишь оставим и ею избранному мужу.»
Так говорили. В подвал он спустился отцовский широкий:
Кучи меди в нем и золота, много одежды,
Много было там благовонного масла, сосудов
С чистым старым вином, приятным по вкусу напитком,
Много стояло там рядами в широком подвале,
Плотно приставленных к стенам, на случай, когда возвратится
В дом Одиссей, перенесший трудов и опасностей много.
Двери прилажены были двустворные, будучи крепко
Вставлены, плотно они закрывались. Внутри Эвриклея
Ключница, Опса дочь Пейсенорида, мудрая очень
Женщина, ночью и днем все это добро сторожила.
Ключницу в комнату вызвал к себе Телемах и сказал ей:
«Матушка няня! Вином для меня наполни амфоры,
Сладким и самым приятным из тех, что здесь охраняешь
Ты злополучному мужу на случай, когда возвратится,
Смерти и Кер избежав, мой родитель, Зевса питомец:
Им двенадцать амфор наполни, закупорив плотно27;
Кожи, зашитые крепко, ячменной мукою наполни,
Двадцать мер муки на мельнице смолотой, сыпь в них.
Знай об этом одна лишь и все приготовь мне и сделай, –
Вечером, все заберу я, как только мать Пенелопа
Вверх поднимется, будет о сне благодетельном думать.
В Спарту еду теперь я и в Пилос песчаный по морю,
Слухи собрать об отце, какие услышу, быть может.»
Кончил. Всплакнула тут Эвриклея кормилица громко,
С плачем, его сожалея, сказала крылатое слово:
«Милый, единственный, всеми любимый! Зачем ты такое
В дущу желанье впустил? Куда ты, дитя дорогое,
Хочешь уехать, в страну незнакомую, в землю чужую?
Сам Одиссей погиб в неизвестной земле, на чужбине!
Если уедешь отсюда, немедленно злое замыслят
Здесь и тебя погубят, и это добро все расхитят.
Дома теперь оставайся: какая нужда заставляет
Бедствия злые терпеть, блуждать по бесплодному морю?»
Ей на это сказал Телемах рассудительный снова:
«Няня моя, не скорби: не без бога намеренье это.
Мне поклянись, что об этом не скажешь матери милой
Раньше, пока не минует одиннадцать дней иль двенадцать
И не начнет обо мне тосковать, не захочет услышать,
Чтобы лица красоты до поры не портила плачем.»
Кончил. Великою клятвой тогда поклялась Эвриклея.
После, когда поклялась и свою закончила клятву,
Скоро вино принесла и наполнила тотчас амфоры,
Кожи, зашитые крепко, мукою наполнила ячной.
В дом возвратясь, Телемах с женихами вместе остался.
Тут синеокая дева иное замыслила дело:
Схожею став с Телемахом, по городу всюду ходила,
К каждому мужу, к нему подойдя, обращаясь со словом,
Вечером к быстрому судну давала приказ собираться;
После же Фрония сыну Ноэмону дать повелела
Быстрое судно, и тот его обещал ей охотно.
Солнце уже закатилось, и все потемнели дороги28.
В море спустили тогда быстроходное судно, сложили
Внутрь все припасы, какие на судно морское приносят.
Встала на мысе залива богиня, а спутники возле
Вместе собрались, и в каждом она пробуждала решимость.
Тут синеокая дева иное замыслила дело:
Быстро явившись в дом Одиссея, равного богу,
Ум помрачила богиня у пьющих, из рук же их кубки
Вырвав, страсть большую в них вызвала сном насладиться.
Те устремились в город, чтоб выспаться, в доме же этом
Дольше они не остались: им сон на глаза был навеян.
Так Телемаху затем синеокая дева сказала,
Вызвав его из прекрасно устроенной комнаты в доме,
С Ментором схожею став по звукам речи и виду:
«Спутники в поножах пышных собрались все и готовы,
Все на веслах сидят, твоего ожидая прихода.
Ну, идем, чтобы долго не медлить с отъездом в дорогу!»
Кончив так, впереди зашагала Паллада Афина
Быстро, за ней по следам божества Телемах подвигался29.
К быстрому судну когда подошли и широкому морю,
Спутников пышноволосых нашли на песке у прибрежья.
Им сказала тогда Телемаха священная сила:
«Други, сюда на корабль отнесите припасы, какие
Собраны дома; мать ничего об отъезде не знает,
Как и в доме наши служанки, кроме одной лишь.»
Кончив, пошел впереди; за ним поспешили другие.
Перенеся все запасы на многоскамейное судно,
Их уложили затем, как приказывал сын Одиссея.
Тут на судно вступил Телемах, идя за Афиной;
Села она на корме корабельной, а возле богини
Сел Телемах. Отвязали гребцы кормовые причалы,
Их отвязав, и сами вступили, к уключинам сели.
Ветер попутный послала тогда богиня Афина,
Дующий сверху Зефир, по пурпурному морю шумящий.
Спутников всех торопя, Телемах приказал им быстрее
Снасти крепить, и те приказу все подчинились:
Мачту высоко подняв, в отверстие балки уставив,
После они укрепили канатом сосновую мачту,
Белый парус затем на крепких ремнях распустили,
В парус ветер попутный подул, и кругом зашумели
Темные волны под килем по морю идущего судна.
Двигался быстро корабль, свой путь по волнам совершая
Снасти затем закрепили по быстрому черному судну.
Чаши большие поставив с вином до самого края,
Лили из них возлиянья бессмертным богам вечносущим,
Больше других возливая Кронида дочери светлой.
Судно путь совершало всю ночь и все утро по морю.

Третья песня

В Пилосе. (3-й, 4-й и 5-й день до вечера)
I.	Приезд в Пилос		1	-30
II.	Прием гостей на празднике		31	-329
	1.	Встреча гостей	31
	2.	Беседа Нестора с Телемахом	68
	3.	Рассказ Нестора об отъезде из Трои	102
	4.	Дальнейшая беседа	200
	5.	Нестор продолжает рассказ	254
III.	Вечер третьего дня (после заката солнца)		328	-403
IV.	Четвертый и пятый дни		404	-497
	1.	Прощальное чествование Телемаха	404
	2.	Отъезд	473
	3.	В дороге из Пилоса в Спарту	486

Гелиос быстро поднялся на медное небо, покинув
Воды прекрасные моря, чтоб всем над землей плодородной
Свет нести, и бессмертным, и смертным. Они в это время30
К Нестору в Пилос приплыли, в прекрасно построенный город.
Там по прибрежью пилосцы свершали жертвы святые:
Черных волов закололи земли колебателю богу.
Девять рядов для сиденья здесь было, пятьсот их сидело
В каждом, по девять волов перед ними заколото в каждом;
Внутренность эти вкушали и бедра богам возжигали.
Те подплыли тогда, паруса корабельные сняли;
Судно на якорь поставив, сошли и сами на берег.
Вышел с судна затем Телемах, впереди же Афина,
Так совоокая первой сказала тогда Телемаху:
«Полно тебе, Телемах, застенчивым быть, ибо море
Ради отца теперь переплыл ты, чтобы услышать,
Где его скрыла земля, какому подвергся он року?
Ну, подойди к коней укротителю Нестору прямо,
Чтобы узнать, что за мысли в груди повелителя скрыты?
Смело его проси, чтобы истину лишь рассказал он,
Всю без утайки: он великим умом обладает!»
Так сказал ей затем Телемах рассудительный снова;
«Ментор! Как подойти к нему и как умолять мне?
Навыка нет у меня в разумных с людьми разговорах:
Стыдно мне, молодому, расспрашивать старшего мужа!»
Так сказала ему совоокая дева Афина:
«Сам ты придумай одно, Телемах, поразмыслив душою,
Демон поможет в другом и внушит, ибо вовсе не против,
Думаю, воли богов ты родился на свет и воспитан.»
Так объяснив, зашагала вперед Паллада Афина.
Быстро; за ней, по следам божества Телемах подвигался.
Так и дошли до пилосских мужей, сидевших на скамьях;
Там и Нестор сидел с сыновьями. Готовили жертву:
Эти жарили мясо; а те вертелами пронзали.
Но увидели лишь гостей, поспешили навстречу
Целой толпой, руками приветствуя, сесть приглашая31.
Нестора сын Писистрат, приблизившись первым, руками
Их обоих коснулся, за пир пригласил дружелюбно
Сесть на мягкие шкуры овец на песке у прибрежья,
Рядом с родителем старым и братом родным Фрасимедом.
Дав утробы воловьей кусок, поднес иноземцам
Кубок с вином золотой и сказал Палладе Афине,
Дочери Зевса, эгиду держащего, слово такое:
«Гость дорогой! Теперь помолись Посейдону владыке:
К нам прибыв, на пир в честь его вы оба попали.
Сам совершив возлияние, как следует, и помолившись,
Спутнику кубок со сладким вином после этого дай ты,
Чтобы и он совершил возлияние, ибо бесмертным,
Думаю, молится он: в богах все нуждаются люди32.
Много тебя он моложе, по возрасту мне он ровесник, –
Кубок тебе золотой поэтому прежде вручаю.»
Кончил он так и кубок вручил с вином медосладким.
Рада Афина была словам справедливым и умным:
Первой Зевсову дочь золотым он приветствовал кубком.
Тотчас громко взмолилась она к Посейдону владыке:
«Выслушай просьбу, о бог Посейдон, земли колебатель33,
Но не отвергни ее, моление наше исполни:
Славою Нестора прежде всего, возвеличь с сыновьями,
Прочим пилосцам воздай за великую столь гекатомбу,
Милость им всем окажи за славную жертву в награду;
Дай еще Телемаху и мне хорошо возвратиться,
Выполнить все, для чего на судне приехали черном.»
Так сказала, молясь, и сама, совершив возлиянье,
Кубок затем двоеручный прекрасный дала Телемаху.
Милый сын Одиссея с такой же мольбой обратился,
Мясо хребтовое сжарив, его от огня удалили,
Части его на куски разделив, угощались пилосцы.
Но лишь питьем и едой насладилися, сколько хотели,
К ним обратился со словом возница Геренийский Нестор:
Время уже пришло гостей расспросить и разведать,
После того как они питьем и едой насладились:
«Кто вы гости? Откуда по влажной приплыли дороге?
Иль по делу какому, иль рыщете вы безрассудно,
Словно пираты морские, которые рыщут повсюду,
Жизнью играя своею, насилья чиня чужеземцам34?
Старцу в ответ сказал Телемах рассудительный смело,
Ибо Афина сама его вдохновила отвагой,
Чтобы его расспросить об отце, в неизвестности бывшем,
Чтоб и себе средь людей добиться известности доброй:
«О Нелид, о Нестор, великая слава ахейцев!
Ты вопрошаешь, откуда и кто мы? Тебе отвечаю:
Мы из Итаки, лежащей внизу под горою Нейоном,
Прибыли в Пилос за делом своим, не общенародным;
Вести я прибыл собрать об отце, Одиссее пресветлом,
Твердом в страданьях, который когда-то под Троей, как слышно,
Вместе с тобой воевал, разрушил троянскую крепость.
Вести о прочих всех, что бились с троянцами, знаем,
Где из них каждый погиб, при каких обстоятельствах умер.
Но в неизвестности смерть Одиссея Кронион оставил,
Ибо не может никто хорошо рассказать, где погиб он:
Или на суше мужами свирепыми был укрощен он,
Или же в бездне морской утонул, средь волн Амфитриты.
Я припадаю к коленям твоим, не захочешь ли, может,
Мне о гибели скорбной его рассказать, если видел
Сам глазами своими иль весть от скитальца другого
Слышал: на свет ведь его родила злополучнейшим матерь.
Ты, не жалея меня, не щади, не прикрашивай вовсе,
Но расскажи мне теперь, что пришлось услыхать и увидеть.
Если когда-либо прежде отец Одиссей благородный
Выполнил слово какое, тебе обещав, или дело
В крае троянском, где бед претерпели ахейцы немало,
Вспомнив это, мне поведай теперь без утайки!»
Так Телемаху ответил возница Геренийский Нестор:
«Милый! Напомнил ты мне о несчастьях, какие в том крае
Мы испытали, ахейцев сыны, хоть могучие силой,
Или какие, когда на судах по туманному морю
Мы за добычею гнались в пути, во главе с Ахиллесом,
Или сражались когда у великого города Трои
Старца Приама, где столько погибло сильнейших героев:
Там с Аресидом Аяксом лежит Ахиллес, сын Пелея,
Там лежит и Патрокл, олимпийцам подобный советник,
Там и мой собственный сын дорогой, Антилох непорочный,
В беге на играх, равно и в боях наиболее быстрый!
Кроме погибели этих, мы там претерпели несчастий
Много других. Да и кто об этом всем рассказал бы!
Если б ты пять или шесть круговратных годов оставался
Здесь и расспрашивал, сколько всего испытали там бедствий,
Ты, всего не узнав, домой бы вернулся уставшим!
Девять готовили лет мы погибель врагам, замышляя
Всякие хитрости, даже Кронион с трудом – их исполнил.
В выдумках там никогда никто не мог с ним равняться:
Всех остальных побеждал Одиссей пресветлый во многих
Хитростях всяческих, он, твой родитель, действительно, если
Сын ты его. На тебя я гляжу, изумленьем охвачен,
Ибо настолько ты на него походишь речами:
Даже подумать нельзя, что подобное юноша скажет!
Там, пока на собраньях, в совете также старейшин
Я выступал с Одиссеем, божественным мужем, согласно,
Мненья держась одного, аргивян мы остерегали
Словом разумным, – до тех пор и не было сними плохого.
После ж, когда мы Приамов разрушили город высокий,
Бог рассеял ахейцев, домой на судах уплывавших:
В сердце Зевс уж замыслил тогда аргивянам погибель,
Ибо разумными, ни справедливыми не были вовсе;
Участь поэтому злая настигла многих тогда же.
Сильно разгневалась дочь совоокая Зевса владыки,
Между Атридами ссору она посеяла скоро:
Оба они на собранье не вовремя звали ахейцев
Всех и не как подобает: когда заходило уж солнце,
Дети ахейцев на зов вином отягченные вышли;
Те в речах рассказали, зачем были созваны люди.
Всем ахейцам велел Менелай о возврате в отчизну
Вспомнить и ехать скорей по хребту широкому моря.
Но Агамемнону то не понравилось; он задержаться
Всем приказал, принести гекатомбу святую богине,
Чтобы ужасный гнев смягчить совоокой Афины.
Глупый, не знал он того, что Афину смягчить невозможно:
Мысли богов Хиоса вечносущих не могут столь быстро меняться.
Оба стояли они, продолжая бросаться словами
Брани, а в поножах пышных ахейцы вскочили с ужасным
Криком: одни соглашались с одним, с другим остальные.
Всю проводили мы ночь, замышляя враждебное в сердце
Друг против друга: сам Зевс на нас готовил погибель.
Утром одни столкнули суда на священное море,
В них внесли всю добычу и низко подвязанных пленниц.
Но половина другая бойцов оставалась на месте,
Вкруг Агамемнона, сына Атрея, пастыря войска.
Мы же взошли на суда и поехали морем; помчались
Быстро суда: божество разостлало глубокое море.
Прибыли мы в Тенедос, устремляясь домой, совершили35
Жертвы богам. Но возврата жестокий Зевс не позволил,
Злую еще раз вражду учинив средь уехавших снова:
Сели одни на кривые суда с Одиссеем владыкой,
Хитрым и многоразумным, и их повернули обратно,
Чтобы вполне угодить Агамемнону, сыну Атрея.
Я же со всеми судами, какие со мною поплыли,
Путь продолжал, ибо знал, что погибель готовит им демон.
Выехал следом Тидид Аресид со своими судами,
Позже уже Менелай белокурый за ними поехал,
В Лесбосе нас уж догнал, о дальнейшем пути размышлявших:
Иль севернее нам плыть каменистого Хиоса, мимо
Острова Псирии, слева держась от него, иль южнее
Острова Хиоса, возле Миманта ветристого плыть нам, –
Бога молили о том, чтобы явное дал указанье.
Он указал, чтобы нам серединою моря к Эвбее
Плыть и как можно скорее уйти от несчастий тяжелых.
Ветер поднялся тогда же, пронзительно дуя, и быстро
Наши суда понеслись по пути многорыбному. Скоро
Прибыли ночью в Герест и сожгли на огне Посейдону
Бедра многих волов, столь великое море измерив.
День совершался четвертый, когда корабли Диомеда,
Сына Тидея, коней укротителя, прибыли в Аргос,
В гавань. Я в Пилос продолжил свой путь, и дорогою ветер
Дул беспрерывно с поры, как вначале богами был послан.
Так, дорогое дитя, в неизвестности прибыл, не знаю
Я ничего об ахейцах, какие спаслись иль погибли.
Сколько же, в собственном доме живя, от других я наслышан,
Столько услышишь и ты, ничего от тебя я не скрою.
Благополучно домой, говорят, мирмидонцы вернулись,
С ними блистательный сын Ахиллеса, сына Пелея;
Благополучно и Филоктет Пеонид возвратился;
Идоменей приехал на Крит со всеми своими,
В море никто не погиб из критян, что в боях уцелели.
Что ж до Атрида, и сами слыхали, вдали хоть живете,
Как он вернулся и как убит был коварно Эгистом;
Правда, Эгист вероломный затем был скоро наказан.
Как хорошо, что у мужа убитого сын оставался,
Ибо он мстителем стал вероломному отцеубийце,
Мужу Эгисту, которым убит был отец многославный.
Милый, каким возмужавшим я вижу тебя и прекрасным!
Доблестен будь же и ты, чтобы каждый хвалил из потомков!»
Так ответил ему Телемах рассудительный снова:
«О Нелид, о Нестор, великая слава ахейцев!
Правда, он отомстил по заслугам, и дети ахейцев
Славой широкой его вознесут, чтобы знали потомки!
Если бы боги меня одарили такою же силой,
Чтобы я мог женихам отомстить за их преступленья,
Ибо, готовя злодейство, меня же они оскорбляют.
Но не судили боги, как видно, счастья такого
Мне и отцу моему, мириться приходится с этим.»
Снова ответил ему возница Геренийский Нестор:
«Милый! скажу я, раз ты опять мне об этом напомнил.
В доме твоем женихов, я слышал, у матери много;
Против тебя женихи преступленье замыслили, видно.
Мне расскажи же, по воле своей лег ты им подчинился,
Или тебя ненавидят в народе, по знаменьям свыше?
Кто-нибудь, может – как знать? – женихам отомстит за насилья,
Сам Одиссей ли, придя, иль ахейцы, вместе собравшись.
Если б Афина тебя совоокая так полюбила,
Как Одиссея когда-то, во всем ему помогая!
В крае троянском, где много снесли мы, ахейцы, несчастий, –
Я не видал никогда, чтобы боги так явно любили,
Как Одиссея Афина, открыто ему помогая, –
Если бы так тебя полюбила Паллада Афина,
Думать о сватовстве женихи тогда бы забыли!»
Так ответил ему Телемах рассудительный снова:
«Старец, никак невозможно такому исполниться слову, –
Слишком ты много сказал: изумленье меня охватило!
Если б и боги, желали, того не случится со мною.»
Так сказала ему совоокая дева Афина:
«Что за слова у тебя сквозь ограду зубов проскочили36?
Боги спасают легко даже издали, если желают.
Лучше вынести много несчастий тяжелых, но все же
День возвращенья увидеть, чем даже успешно доехать,
Но умереть у порога домашнего, как Агамемнон!
Пал под ударом коварным жены своей и Эгиста!
Смертных, однако, от смерти не могут избавить и боги,
Даже любимых, когда неизбежная Мойра назначит
Смерть роковую: она во весь рост человека уложит37!»
Ей ответил тогда Телемах рассудительный снова:
«Как ни печально, о Ментор, о том говорить мы не будем
Больше: ему никогда не вернуться на родину, ибо
Черную участь и смерть Одиссею боги судили.
Нестора я о другом расспросить и разведать хотел бы,
Ибо он муж справедливый и разумом всех превосходит;
Он тремя, говорят, людей, поколеньями правит:
Кажется мне он бесмертным, когда на него я взираю.
Нестор Нелид! Всю правду скажи, ничего не скрывая,
Как убит Агамемнон, широковластный владыка?
Где ж Менелай находился? И как для Атрида обдумал
Гибель коварный Эгист? Ведь убил он сильнейшего мужа!
Разве что в Аргосе не был тогда Менелай, продолжая
В странах скитаться других, а Эгист и дерзнул на убийство!»
Конник Геренийский Нестор сказал Телемаху на это:
«Я, дорогое дитя, расскажу по порядку всю правду.
Как ты об этом подумал, так подлинно все и случилось.
Если бы дома, из Трои вернувшись, живого Эгиста
Русый Атреев сын Менелай захватил, о, тогда бы
Мертвому даже Эгисту насыпать курган не посмели38,
Но растерзали бы тело в далеком от Аргоса поле
Хищные птицы и псы. Ни одна бы из женщин ахейских
Даже оплакать не смела: ужасное дело он сделал!
Много мы вынесли бед, когда Илион осаждали, –
В Аргосе он мкогоконном сидел в это время спокойно,
Лестью своей завлекая жены Агамемнона душу.
Раньше он Клитемнестрой пресветлой был отвергаем
В происках столь недостойных: у ней был разум прекрасный;
Возле нее песнопевец всегда пребывал: уезжая
В Трою, Атрид приставил его для охраны супруги.
Позже, когда на убийство преступное Мойра склонила,
Был песнопевец отправлен Эгистом на остров пустынный,
Где и оставлен, чтоб он добычею сделался птицам
Хищным. В свой дом одного с ним желавшую после увел он.
Многие бедра он сжег на святых алтарях олимпийцам,
Золота, тканей, других украшений пожертвовал много,
Страшное сделав, на что и надеяться даже не мог он.
Вместе мы выезжали из Трои, домой направляясь,
Я и Атрид Менелай белокурый – друзьями мы были.
Но Суниона святого, предгорья Афин, лишь достигли,
Кормчего там убил Менелаева Феб повелитель:
Легкой стрелой Аполлона настигнутый был он обуздан;
Руль держал в это время в руках на судне плывущем
Фронтис, Онетора сын, в поколеньях людей знаменитый
Кормчий искусством водить суда в непогоду и бурю.
Вот почему Менелай задержался, спешил хоть в дорогу:
Похоронить, погребенье сподвижнику должен был сделать.
После, других догоняя, спешил, подъезжал уж по морю
Темному он на судах кривобоких к утесу Малеи39.
Зевс дальновидец тогда непогоду послал штормовую:
Звонких ветров дыханье направил на едущих быстро;
Грозно на них покатились огромные волны, как горы.
К Криту его корабли подъезжали, там отделившись,
К месту, где жили кидоны, что возле реки Иардана.
Некая гладкая там у моря скала и крутая,
Около Гортина, с краю нависла над морем туманным.
К мысу там, к запалу Нот разогнал исполинские волны,
К Фесту, утес небольшой лишь задерживал грозные волны.
К этому мысу пригнало суда; гребцы избежали
Гибели только с трудом, корабли же о скалы разбиты
Были. Но пять судов темносиних отогнаны были
Ветром свирепым с волнами и скоро примчались в Египет.
Там и блуждал Менелай средь народов инакоязычных,
Золота много собрал средь них и разных сокровищ.
В Аргосе в это же время Эгист, преступленье замыслив
Брата его убил; аргивяне ему подчинились.
Властвовал он затем семь лет в многозлатной Микене,
Но на восьмой год Орест богоравный принес ему гибель:
Отцеубийцу убил он, назад из Афин возвратившись,
Мужа Эгиста, которым убит был отец знаменитый;
После того аргивянам устроил пир погребальный,
Вместе преступную мать хороня и труса Эгиста.
В этот же день Менелай, вызыватель в сраженьях, приехал,
Много сокровищ привез, сколько груза суда поднимали.
Друг мой! Не слишком долго скитайся вдали от очизны,
Дома бросив с мужами надменными столько богатства, –
Как бы они без тебя все богатства твои не сгубили,
Их разделив, – не напрасно ль тогда и в дорогу пускался
Но настоятельно я к Менелаю советую ехать:
Он последним приехал домой из дальней чужбины,
Жил средь людей таких, что не мог надеяться даже
Выехать, раз уж туда занесли непогода и бури,
Через великое море, откуда и птицам крылатым
В год не вернуться: настолько большое и страшное море!
Ты отправься по морю на судне с гребцами своими,
Если же сушей хочешь, получишь коней с колесницей, –
Их дадут сыновья: в Лакедемон, божественный город,
Вместе поедут они, где живет Менелай белокурый.
Будешь его умолять, чтобы правду одну рассказал он
Всю без утайки: большим умом Менелай обладает!»
Кончил он. Солнце уже закатилось, и тьма наступила.
Им совоокая дева богиня Афина сказала:
«Старец! Как ладо, все хорошо рассказал нам. Пускай же
Срежут уже языки у животных, вино же смешают,
Чтобы возлить Посейдону, а также прочим бессмертным;
После – время о ложе подумать: пора наступила,
Ибо и солнце на запад ушло; неприлично ведь будет
Поздно за пиром сидеть; по домам уж пора расходиться.»
Кончила Зевса дочь; подчинились ей, выслушав, мужи;
Руки умыть принесли им сейчас же глашатаи воду;
Юные слуги вином до краев наполнили чаши,
После по кубкам разлили и каждому подали в руки,
Бросили в жар языки, возлияние стоя свершили.
Кончили лишь возлиянье и выпили, сколько хотели,
Тотчас Афина затем с Телемахом божественным, оба
К судну кривому, к морю назад хотели вернуться.
Нестор их задержал и сказал, упрекая словами:
«Зевс меня сохрани и другие блаженные боги,
Чтобы позволил я вам удалиться на быстрое судно,
Словно бы был я бедняк, не имеющий вовсе одежды,
Словно в доме моем плащей, покрывал не имел бы
Многих, не на чем мягко спать самому или гостю!
Есть плащи у меня и прекрасные есть покрывала!
Я, пока на земле живу, пока мои дети
В доме моем проживают, радушно гостей принимая
Всех, приходящих в мой дом, не позволю, чтоб сын Одиссея
Славного спал на скамье корабельной, на палубе жесткой.
Снова сказала ему совоокая дева Афина:
«Милый мой старец! Сказал ты действительно правильно; нужно,
Чтобы тебе Телемах подчинился: намного так лучше.
Вслед за тобой теперь он последует и заночует
В доме твоем; я ж назад отправляюсь на черное судно,
Спутников чтобы ободрить, особо каждого мужа:
Я ведь горжусь, что являюсь из всех их по возрасту старшим,
Прочие с ним молодые по дружбе поехали вместе,
Возраста спутники все одного с молодым Телемахом.
Там я и высплюсь, ночую на черном судне глубоком.
Утром рано с зарею иду к благородным кавконам,
Где хочу получить неуплаченный долг, и не малый.
Давний уже. Ты же, Нестор, его, посетившего дом твой,
Завтра с сыном отправь и снабди колесницей с конями,
Лучшими силой, каких имеешь, быстрейшими в беге.»
Именно так сказав, совоокая скрылась Афина,
Видом орлу уподобясь, – и ужасом были объяты
Все; изумился старец, увидя глазами своими:
Взялся за Телемаха рукою и слово промолвил:
«Милый! Теперь я уверен, ты слабым и трусом не будешь,
Коль за тобой, молодым, божество идет провожатым,
Ибо не кто-то другой из имущих дома на Олимпе,
Зевсова дочь была Тритогения, славная славой,
Чтившая выше всех изо всех аргивян Одиссея.
Будь и ко мне милосердной, владычица, добрую славу
Дай и мне, и детям моим, и супруге почтенной!
Телкой тебя почту с широким лбом, годовалой.
Неукрощенной: люди ее под ярмо не вводили;
Золотом ей разукрасив рога, принесу я как жертву!»
Так он молился. Его услыхала Паллада Афина.
После к прекрасному дому возница Геренийский Нестор
Двинулся всех впереди сыновей и зятьев знаменитых.
В Несторов дом лишь пришли, превосходно построенный, сели
Все в порядке, одни с другими на стулья и кресла.
Старец в кратере смешал с водой, угощая пришедших,
Сладкий напиток-вино: чрез одиннадцать лет лишь впервые
Ключница сняла покрышку с него, отвязала, раскрыла;
Старец в кратере его смешал; возливая Афине,
Дочери Зевса, эгиду держащего, много молился.
Кончили лишь возлиянье и выпили, сколько хотели,
Спать пожелали все, по домам отправился каждый.
Но Телемаха, милого сына вождя Одиссея,
Спать положил у себя возница Геренийский Нестор.
Мягкое ложе постлали ему в галерее звучащей
Возле вождя Писистрата копейщика, младшего сына:
В доме из всех сыновей он один неженатым остался.
Нестор спать улегся во внутренней комнате дома:
Мягкое ложе там ему жена разостлала.
Но показалась едва розоперстая ранняя Эос,
С мягкого ложа поднялся возница Геренийский Нестор;
Выйдя из комнаты, сел на гладких камнях возле дома:
Камни возле высоких дверей впереди находились
Белые, с блеском от масла; на них в давнишнее время
Старец Нелей сидел, богам подобный советник;
Но уж давно был он Керой обуздан и скрылся в Аиде.
Нестор теперь на камнях восседал, опора ахейцев,
Скипетр держал, а вокруг сыновья собирались все вместе;
Быстро из спален своих пришли Эхефрон и Стратий,
Следом Персей и Арет, за ним Фрасимед богоравный,
После шестым герой Писистрат средь них появился;
Возле него, приведя, Телемаха тогда посадили.
Посде стал говорить им возница Геренийский Нестор:
«Дети мои! Быстрее исполните это желанье,
Чтобы прежде всего Афине угодное сделать,
Ибо на празднества к нам открыто она приходила.
Ну же, один за телицей беги поскорее на поле.
Быстро пускай ту телицу коровий пастух к нам пригонит.
К черному судну другой к Телемахову пусть поспешает
Спутников всех привести, а двоих лишь оставить на судне.
Третий должен позвать золотильщика тотчас Лаэрка,
Золотом пусть золотильщик рога телице украсит.
Прочие все оставайтесь при мне, прикажите служанкам
В доме прекрасном и славном обед приготовить обильный,
Скамьи и дров принести поскорее и чистую воду.»
Так приказал он, и все заспешили, приказ выполняя:
С поля телицу пригнали, а с быстрого ровного судна
Спутники все Телемаха пришли; золотильщик явился,
Медные все на руках принес он орудья с собою,
Все для работы искусной: клещи, наковальню и молот,
Чтобы над золотом ими работать. Пришла и Афина
Жертву свою получить. Немедленно Нестор возница
Золото дал. Золотильщик искусно рога изукрасил
Телке, чтоб радость доставить глазам совоокой богини.
Телку затем за рога придержали Эхефрон и Стратий,
Чистую воду в кувшине, цветами украшенном, вынес40,
Выйдя из дома, Арет, а ячмень крупномолотый он же
В коробе нес. Фрасимед, знаменитый в сражениях, возле
С острым в руках топором заколоть приготовился телку.
Чашу для крови Персей приготовил. Старец молился,
Руки умыв и рассыпав ячмень крупномолотый, шерсти
Вырезал клок с головы у телицы и выбросил в пламя.
Лишь помолились все, пред собою ячмень рассыпая,
Несторов сын Фрасимед боевой подогнать не замедлил
Телку, поблизости встал и рассек топором ей суставы
Шейные, силу телицы расслабив. Кругом закричали
Дочери все и невестки, и старца жена Эвридика,
Старшая дочь Климены, другими любимая всеми.
После, с широкодорожной земли приподняв, поддержали
Телку; ее заколол Писистрат, мужей предводитель:
Вылилась черная кровь, и дыханье покинуло кости.
Быстро рассекли на части и, тотчас же вырезав кости,
Дальше, как подобает, их жиром двойным обложили,
Сверху, мяса сырого нарезав, куски положили.
Старец в огонь положил их, вином оросив искрометным.
Мальчики возле держали в руках пятизубцы. Когда же
Бедра воловьи сгорели, отведали тут же утробы;
Прочее все, разрубив на куски, вертелами проткнули
И над огнем, осторожно ворочая, мясо держали.
Нестора, сына Нелея, прекрасная дочь Поликаста,
Самая младшая тою порой Телемаха купала.
Лишь помыла его и натерла оливковым маслом
Жирно, в хитон облекла, набросила мантлю сверху, –
Вышел из ванны он, видом бессмертному богу подобный;
С Нестором рядом он сел, с племен повелителем славным.
Те же, зажарив и вынув хребтовое с вертелов мясо,
Сели за стол пировать: суетились проворные слуги,
Всем наливая вино в золотые прекрасные кубки.
Но лишь питьем и едой насладилися, сколько хотели,
К ним обратился со словом возница Геренийский Нестор:
«Дети мои! Телемаху коней пышногривых ведите,
Их в колесницу запрягши, чтобы выехать мог он в дорогу.»
Кончил он. Выслушав слово отцово ему подчинились
И быстроногих коней запрягли в колесницу проворно.
Ключница хлеб и вино подала и лучшие части
Мяса, какое едят басилеи, Зевца питомцы.
После того Телемах на прекрасную встал колесницу,
Рядом сын Нестора с ним Писистрат, мужей предводитель,
Быстро вскочил на повозку прекрасную, в руки взял вожжи,
Плетью ударил коней; они помчались послушно
В поле, а город оставили Несторов Пилос.
Двигали кони весь день на шее ярмо колесницы,
Солнце уже закатилось, и все потемнели дороги.
В Феру прибыть успели, приехать в дом Диоклеса,
Сына вождя Орсилоха, рожденного богом Алфеем;
Ночь у него провели – дружелюбно приезжих он принял.
Лишь розоперстая Эос, рожденная рано, явилась,
Впрягши коней в колесницу, взошли на нее и помчались,
(Тотчас погнали коней от дверей галереи звучащей41),
Плеть высоко подняв: послушно те полетели.
Прибыли лишь на поле пшеничное, путь завершили,
Кончили путь, ибо кони проворные быстро их мчали.
Солнце уже закатилось, и все потемнели дороги.

Четвертая песня42

В Лакедемоне. (Вечер 5-го дня и 6-й день)
I.	Приезд Телемаха и Писистрата		1	-21
II.	В Доме Менелая (до наступления ночи)		12	-21
	1.	Прием гостей	22
	2.	Рассказ Менелая	76
	3.	Приход Елены	120
	4.	Продолжение беседы	155
	5.	Рассказы о деревянном коне	234
	6.	Поздний вечер	290
III.	Следующее утро в доме Менелая		306	-624
	1.	Рассказ Телемаха	306
	2.	Долгий рассказ Менелая	332
	3.	Продолжение беседы	593
IV.	На Итаке		625	-747
	1.	Женихи на Итаке	625
	2.	Горе Пенелопы	675
	3.	Приготовления женихов к отъезду	768
	4.	Сновидение Пенелопы	787
	5.	Женихи в засаде	842

В край Лакедемона горный, с обрывами, прибыли скоро43,
К дому они Менелая, широкого славой, пригнали
Быстрых коней; там много родных пировало на свадьбах
Сразу и дочери милой, и сына вождя Менелая:
Дочь к Ахиллесову сыну тогда отправлял он в дорогу;
В Трое впервые ему обещал, кивнув головою,
Выдать ее, и его обещанье исполнили боги;
Много он ей колесниц и коней приготовил, чтоб ехать
В край мирмидонцев, которым теперь управлял новобрачный.
Сына в Спарте женил на Алектора дочери милой;
Милый сын Мегапент у него от рабыни родился,
Ибо блаженные боги не дали потомства Елене,
После того как она одну родила Гермиону,
Милую дочь, золотой Афродите подобную видом.
В доме с высокою кровлей тогда они пировали;
Много собралось родных и соседей к вождю Менелаю44
И наслаждалось на пире: играл на форминге и пел им
Песни певец богоравный, а два плясуна в это время,
Пенье лишь началось, плясали за ним в середине.
Те в преддверии были, и сами, и быстрые кони45,
Как Телемах герой, так и Нестора сын благородный.
Мимо идя, их увидел тогда Этеон управитель,
Главный служитель в дому Менелая, широкого славой;
В дом поспешил Этеон сообщить повелителю войска;
Близко к нему подойдя, сказал он крылатое слово:
«О Менелай, о Зевса питомец! Каких-то приезжих
Прибыло двое, – по виду они происходят от Зевса.
Или принять их велишь, коней их распрячь быстроногих,
Или к другим их послать, которые примут радушно?»
Так, на него негодуя, сказал Менелай белокурый:
«О Боэтид Этеон, неразумным раньше ты не был;
Что же теперь, как дитя, неразумное что-то лепечешь?
Оба мы много раз принимаемы были радушно
В странах других, домой вернулись поэтому. Пусть же
В будущем Зевс нас избавит от горя и бедствий дорожных!
Ну, коней распряги, а самих веди угощаться!»
Так приказал. Этеон устремился к дверям, призывая
Следовать вместе с ним проворных служителей многих.
Те вспотевших коней отпрягли от ярма колесницы,
К яслям конским их на конюшне затем привязали,
В ясли, с белым смешав ячменем, им посыпали полбы,
К гладкой стене прислонили потом колесницу приезжих,
Их самих ввели в божественный дом. Разглядевши
Дом басилея, Зевса питомца, они изумились:
Словно сияние солнца иль месяца, блеск разливался46
В доме высоком, большом Менелая, великого славой.
Лишь когда насладились глазами своими, служанки
В бане теплой их, в хорошо полированной мыли;
Вымыв чисто их, натерли оливковым маслом,
После в хитоны, в плащи шерстяные их нарядили.
Рядом на кресла сели они с Менелаем Атридом.
Воду служанка для них в золотом превосходном кувшине,
Чтобы им руки умыть, над серебряным тазом держала,
Стол, обтесанный гладко, подставив близко к сидевшим;
Хлеб принеся, подала почтенная ключница, выдав
Разных съестных из припасов, охотно прибавленных ею.
(Кравчий принес, разложил на досках различное мясо,
Возле мяса для них золотые кубки поставил).
Их приветствуя, так сказал Менелай белокурый:
Пищи раньше вкусите у нас за столом на здоровье,
После ужина стану расспрашивать, что вы за люди?
Ваших родителей род не погиб, цветет в вас обоих,
Оба вы рода мужей басилеевых, Зевса питомцев,
Скиптры носящих; вас неплохие, видно, родили.»
Кончил и взял он руками хребтового жирного мяса
Часть из своей и гостям, как почетный кусок положил он.
Руки они протянули к лежащим предложенным яствам.
Но лишь питьем и едою насытились, сколько хотели,
К Нестора сыну тогда Телемах обратился со словом,
Голову близко склонив, не услышали чтобы другие:
«Нестора сын дорогой, самый близкий мне друг задушевный!
Видишь, сколько в доме звучащем сияния меди:
Золото здесь, серебро, янтарь и кости слоновой
Вещи, – у Зевса дом на Олимпе такой, вероятно!
Сколько богатств несказанных! Гляжу с изумленьем великим!»
Тихо сказал. Менелай белокурый все ж догадался
И, обратившись к гостям со словами крылатыми, молвил:
«Милые дети! С Зевсом никто из людей не сравнится,
Ибо дом у него и сокровища в доме нетленны.
Может быть, кто из людей поспорит в богатстве со мною,
Может быть, нет. Но много скитаясь и вытерпев много,
Много привез на судах, на восьмом году возвратившись;
Был на острове Кипре, затем в Финикии, в Египте;
Дальше бывал в Сидоне, в краю эфиопов, к эрембам
Ездил и в Ливии был, где ягнята с рогами родятся;
Трижды за полный год рождают там овцы и козы;
Там ни хозяин, ни даже пастух никакой не имеет
Ни в молоке, ни в сыре нужды, ни в мясе бараньем,
Но постоянно они молока доят изобильно.
Тою порой, как скитался в далекой чужбине, богатства
Там собирая большие, нежданно и тайно убийца
Брата убил моего по коварству зловредной супруги.
Вот почему ничуть не радуюсь этим богатствам.
Вы от родителей ваших слыхали, должно быть, об этом.
Выстрадал очень я много и собственный дом потерял я,
К жительству очень удобный, вмещавший большие богатства.
Лучше бы третью лишь мне владеть из моих всех сокровищ,
Лишь бы люди в живых оставались, которые прежде
В Трое погибли широкой, далеко от Аргоса! Так я,
Много о всех их скорбя, с печалью о них вспоминая,
В собственном доме сижу и нередко рыданием-плачем
Душу свою насыщаю, затем оставляю рыданья:
Скоро приходит к нам пресыщенье холодным рыданьем.
Но изо всех их не так печалюсь я, сколь ни прискорбно,
Как об одном: он пищу и сон ненавистными сделал,
Лишь вспоминаю о нем; ни один из ахейцев не вынес
Столько же, сколько страдал Одиссей; предназначено, видно,
Роком страдать Одиссею, скорбеть же о нем беспредельно
Мне постоянно, пока на чужбине скитается: жив ли,
Или умер, не знаем. Скорбит и Лаэрт, вероятно,
Старый отец Одиссея, и умная с ним Пенелопа,
И Телемах, лишь недавно рожденным оставленный дома47.»
Так он сказал, в Телемахе желание плача возбудив:
Слезы с ресниц покатились, когда об отце он услышал.
Скрыть стремясь их, руками обеими плащ тёмнокрасный.
Перед глазами поднял. Менелай догадался, заметив
Слезы у гостя, и стал размышлять и раздумывать в мыслях,
Ждать ли, чтобы гость об отце расспрашивать начал,
Или подробно его спросить самому и разведать?
Так об этом пока размышлял он в собственных мыслях,
К ним пришла из покоев с высокою кровлей Елена,
Равная видом своим Артемиде с стрелой золотою;
Вместе Адреста вошла, подставила лучшее кресло;
Мягкой шерсти ковер принесла для Елены Алкиппа;
Фило явилась с корзиной серебряной, ей подаренной
Раньше Алкандрой, супругой Полибия, в Фивах Египта
Жившего; много сокровищ в дому у него находилось48.
Он подарил Менелаю две ванны серебряных, также
Два треножника лучших и золота десять талантов.
Много прекрасных даров принесла для Елены Алкандра:
Прялку дала золотую с корзиной серебряной круглой49, –
Золотом крыты края, колесцо прядильное снизу.
Фило служанка корзину поставила возле Елены,
Полную пряжи готовой прекрасной, а сверху лежала
Прялка с тянувшейся вниз фиолетовой темною шерстью.
В кресло лишь села Елена – внизу для ног и скамейка, –
Тотчас к супругу она своему обратилась с вопросом:
«О Менелай, о Зевса питомец! Узнал ли уже ты,
Кто эти гости у нас, лишь недавно прибывшие в дом наш?
Иль ошибусь, или правду скажу, но душа побуждает
Высказать все: никогда никого – с изумленьем гляжу я, –
Мужа иль женщины, столько похожих на Одиссея,
Я не видала, насколько один из гостей мне напомнил
Сына его Телемаха, который ребенком остался
Дома, когда уезжали ахейцы под Трою сражаться
Смело ради меня, ради женщины столь недостойной.»
Ей, отвечая на это, сказал Менелай белокурый:
«Вижу теперь я и сам, о супруга, как ты полагаешь:
Та ж у него голова, такие же волосы сверху,
Взгляды такие же глаз и такие же руки и ноги.
Только что я вспоминал, рассказывал об Одиссее,
Сколько он ради меня претерпел страданий различных, –
Горькие слезы с ресниц у него покатились при этом:
Плащ тёмнокрасный подняв, держал он перед глазами.»
Нестора сын Писистрат ему на это ответил:
«Зевса питомец, Атрид Менелай, племен предводитель!
Спутник мой – подлинный сын Одиссея, как сам ты заметил,
Скромен однако, стыдится в душе болтуном показаться
В доме, где он впервые, особенно перед тобою:
Оба ведь речью твоей божественной мы наслаждались.
Конник Геренийский Нестор меня с Телемахом отправил
Быть провожатым его: повидаться с тобою он жаждал,
Помощь надеется он получить или словом, иль делом:
Много забот у сына, отсутствует если родитель
В доме, где нет у него и других, кто его защитил бы, –
Как и отец Телемаха отсутствует, нет и в народе,
Кто бы, быть может, его защитил от обид всевозможных.»
Так Писистрату на это сказал Менелай белокурый:
«Боги! Действительно, сын дорогого мне мужа приехал!
Сколько он ради меня перенес жестоких сражений!
Лучше, чем всех аргивян, принимал бы его самого я,
Если бы Зевс, дальновидец Олимпа, дал нам обоим
Снова домой возвратиться на быстрых судах мореходных:
В Аргосе город ему бы для жительства дал и построил
Дом, из Итаки его перевез бы с богатствами всеми,
С сыном, с рабами всеми, от жителей всех бы очистил
Город соседний, из тех, которыми сам управляю.
Часто, быть может, живя здесь, встречались бы мы, и ничто нас,
Любящих, не разлучало б, и мы насладились бы жизнью,
Прежде чем черная смерть не покрыла бы мраком обоих.
Жизни такой даже бог завидовать мог бы, который
Не дал ему одному, злополучному, в дом возвратиться.»
Так говорил он, во всех возбуждая желание плакать.
Плакала там аргивянка Елена, рожденная Зевсом,
Плакал с ней Телемах, сам Атрид Менелай повелитель;
Слезы тогда покатились из глаз и у Нестора сына:
Он вспоминал Антилоха, душой непорочного мужа,
Брата убитого сыном блестящим Зари лучезарной50.
Вспомнив о нем, со словами крылатыми он обратился:
«Сын Атрея! Ты всех превосходишь по разуму смертных, –
Нестор, отец мой, так называл, о тебе вспоминая
В доме своем, со всеми родными беседуя часто.
Выслушай просьбу такую, ее, постарайся исполнить:
Нет наслаждения в плаче за пиром веселым, придет ведь
Завтра рожденная рано Заря, и тогда мы оплачем
Наших близких умерших, настигнутых роком и смертью.
Честью одной лишь мы можем умерших почтить, – если локон
Мы с головы остригаем, о них со слезой вспоминая
Умер и милый мой брат; не из худщих воителей в Трое
Был он из аргивян: ты должен ведь знать Антилоха;
Я же не видел его. Говорят, изо всех отличался
Он и в беге на играх, и в битвах был доблестный воин.»
Так Писистрату в ответ сказал Менелай белокурый:
«Милый, ты так хорошо говоришь, как разумный лишь может
Муж поступить и сказать, но намного старше годами.
Твой отец – такой же, поэтому так же разумно
Ты говоришь. Узнается легко человек по породе,
Счастье которому сам предоставил Кронион и в браке,
И в сыновьях, как теперь предоставил Нестору счастье51
В доме собственном жить у себя и состариться дома,
И сыновей столь разумных иметь, и копейщиков смелых!
Плач начавшийся лучше теперь мы оставим до завтра,
Вспомним про ужин уже, умоем руки водою
Чистой; завтра же утром опять у меня с Телемахом
Будут идти разговоры: беседовать будем друг с другом.
Так он сказал, и затем Асфалион воды им на руки
Налил, проворный слуга Менелая, великого славой.
Руки свои протянули они к приготовленным яствам.
После, замыслив иное, Елена, рожденная Зевсом,
Бросила тотчас в кратеру с вином унимавшее боли,
Скорбь отгонявшее зелье, забыть заставлявшее горе.
Кто растворенное в чаше с вином то зелье проглотит,
День весь со щек у того не покатятся слезы, хотя бы
Умер отец его в тот день или мать дорогая,
Хоть и железом убьют у него на глазах или брата,
Или же сына его, и сам он увидит глазами; –
Зевсова дочь получила такое целебное зелье,
Лучшее, – ей Полидамна его подарила, супруга
Фона в Египте, где почва весьма плодородная, много
Зелий полезных и вредных для нашего тела рождает;
Каждый там лекарь и каждый использовать может лекарства
Лучше других, ибо все в Египте из рода Пеона.
Бросила только лекарство в вино и дала распуститься,
Слово такое затем сказала Елена сидевшим:
«О Менелай, сын Атрея, о Зевсов питомец, и оба
Вы, знаменитых мужей сыновья! То тому, то другому
Зло и добро посылает Кронид, всемогущий владыка.
Вы пируйте теперь, наслаждайтесь беседою, сидя
В комнате, я ж расскажу приличное случаю, может;
Но не о всем расскажу и не все перечислю сраженья,
Где Одиссей, в испытаньях отважный, участие принял.
Подвигов сколько муж могучий свершил и исполнил
В крае троянском, где много беды испытали ахейцы!
Тело свое изувечив ударами тяжкими плети,
Рубище нищего бросив на плечи, рабу уподобясь,
В город широкодорожный мужей враждебных проник он;
Так скрывался в виде раба иль нищего в Трое,
Не был похожим хотя на таких у судов мореходных.
Нищим он в город проник, и никто не узнал Одиссея;
Я одна, догадавшись, хоть в образе жалком скрывался,
Стала расспрашивать; он, коварства боясь, уклонялся,
После ж, когда я его и помыла, и маслом натерла,
И нарядила в одежду, и клятвой ему поклялась я
В том, что его – Одиссея троянцы узнают не прежде,
Чем он успеет вернуться к ахейским судам и палаткам, –
Только тогда он открыл мне весь замысел хитрый ахейцев.
После, многих троян убив длиннолезвейной медью,
Он к аргивянам вернулся и сведений много доставил.
Там о погибших рыдали троянки, но радостно билось
Сердце мое, потому что душой желала вернуться
Снова домой, жалея о том ослепленьи, в какое52
Ввергла меня Афродита, когда увезла из отчизны,
Где я покинула дочь и брачный покой, и супруга,
Столь безупречного видом прекрасным и разумом ясным.»
Ей, отвечая на это, сказал Менелай белокурый:
«Все ты по правде, жена, как следует нам рассказала.
Много стран и земель объезжая, узнал хорошо я
Многих героев-мужей, их мысли знал я и планы;
Но нигде не встречал, глазами не видел такого,
Как Одиссея вождя, в испытаниях твердого сердцем.
Твердость могучую он, проявил в коне деревянном,
Сделанном, где аргивяне сильнейшие сели в засаду,
Гибель, смерть роковую неся троянцам и Трое.
К нам, засевшим в коне, подошла ты, – внушил, вероятно,
Демон тебе, желавший троянцам доставить победу;
Следовал вместе с тобой тогда Деифоб боговидный;
Трижды кругом обойдя, ощупала нашу засаду,
Лучших многих данайцев, по имени всех называя,
Звукам голоса жен аргивян подражая искусно.
Я, Тидид Диомед с Одиссеем вместе пресветлым
Слышали, сидя во чреве, как ты их всех вызывала.
Оба тогда мы уже приготовились выйти на зов твой,
Двинувшись тотчас с мест, иль оттуда на голос ответить;
Но Одиссей помешал, удержав, как ни сильно стремились;
Прочие дети ахейцев в то время молча сидели.
Только один Антикл пытался на голос ответить;
Но Одиссей подскочил и рукою могучею глотку
Сжал и держал так, пока, по внушенью Паллады Афины,
Ты не ушла, – только этим и спас от беды всех ахейцев.»
Снова тогда ему Телемах рассудительный молвил:
«Вождь Менелай, сын Атрея, питомец Зевса! Тем хуже,
Ибо от бедствия злого ничто не спасло Одиссея,
Даже если б имел он внутри железное сердце.
Но не пора ль нам обоим на отдых отправиться, чтобы
Лечь в постель и заснуть, насладиться сладкими снами.»
Так сказал. Аргивянка Елена велела служанкам
Стлать в галерее постели, прекрасными крыть их коврами
Цвета пурпурного, сверху еще разостлать покрывала
С мягкими выше плащами, чтоб ими обоим укрыться.
С факелом вышли тотчас из комнат служанки-рабыни
И разостлали постели: туда отвел их глашатай.
Оба они легли и заснули в переднем покое,
Как Телемах герой, так и Нестора сын благородный.
В комнате внутренней дома высокого лег сын Атрея,
Возле же в длинном покрове Елена, богиня средь женщин.
Но показалась едва розоперстая Эос на небе,
С ложа поднялся уже Менелай, вызыватель в сраженьях,
И, нарядившись в одежду, повесил к плечу медноострый
Меч, а сандалии снизу себе подвязал он на ноги,
Быстро из комнаты вышел, лицом божеству уподобясь.
Сел с Телемахом он рядом, расспрашивать ласково начал:
«Что за нужда толкнула тебя, Телемах благородный,
Общая или своя, в Лакедемон заставила ехать
Через широкое море? Скажи откровенно об этом.
Так на вопрос его сказал Телемах благородный:
Вождь Менелай, сын Атрея, питомец Зевса! Я прибыл,
Чтобы тебя расспросить, об отце, быть может, расскажешь.
Дом у меня разоряют, богатое гибнет именье:
Дом наполнен мужами враждебными; коз и баранов
Колют гуртами они, кривоногих коров криворогих:
Сватают мать женихи, обнаглевшими стали чрезмерно.
Я припадаю к коленям твоим, не захочешь ли, может,
Мне рассказать о смерти печальной его, если видел
Сам глазами своими иль весть от скитальца другого
Слышал, на свет ведь ею родила злополучнейшим матерь.
Лучше меня не щади, не жалей, не прикрашивай вовсе,
Но расскажи мне теперь, что пришлось услыхать иль увидеть.
Если когда-нибудь прежде отец Одиссей благородный
Выполнил слово какое, тебе обещав, или дело
В крае троянском, где бед претерпели ахейцы немало,
Вспомни то теперь, скажи, ничего не скрывая!»
Тяжко вздыхая, сказал ему Менелай белокурый:
«Горе: бессильные сами, они захотели на ложе
Брачное лечь человека, такого отважного духом!
Лань если в чаще лесной оленят, недавно рожденных,
В логово львиное спать уложит, сама же пасется,
Рыщет по склонам горы травянистой, по горным ущельям,
В логово ж лев могучий случайно вернется в то время, –
Всем оленятам и лани расправа свирепая будет.
Так Одиссей женихам приготовит жестокую участь.
Если б, о Зевс отец, Аполлон и богиня Афина,
Он остался таким, каким когда-то в Лесбосе
С Филомелидом боролся, его в состязании бросил
С силой великой на землю, – и все взликовали ахейцы.
Будь и теперь Одиссей таким, с женихами столкнувшись,
Все кратковечными стали б, и горькой была бы их свадьба!
Но обо всем расскажу, о чем ты просишь и молишь,
И о другом расскажу без утайки, одну только правду,
Полностью все передам я, что слышал от старца морского,
Слова его одного от тебя совсем я не скрою.
Боги меня задержали в Египте, когда я сюда уж
Ехать хотел, ибо я не принес им святой гекатомбы.
Боги всегда хотят, чтобы помнили их повеленья.
Некий находится остров на вечно бушующем море,
Перед Египтом, зовется по имени Фарос; настолько
Он удален от Египта, насколько при ветре попутном
Сильном возможно проехать в один день на выпуклом судне.
Есть там удобная бухта, чтоб сталкивать круглое судно
В море, когда оно запасется водой питьевою.
Боги на двадцать там дней задержали меня, ибо ветры
Дуть не стали морские попутные, кои проехать
Всем помогают судам по хребту широкому моря.
Тут бы могли мы истратить припасы и спутников силу,
Если б одна из богинь надо мной не сжалилась сердцем
И не спасла, – Эйдотея, могучего старца морского
Дочь; я растрогал ей душу при встрече всего наибольше:
Видела, как одиноко бродил я по острову, ибо
Спутники все постоянно ловили кривыми крючками
Рыбу на удочку: голод ужасный мучил желудок53.
Близко ко мне подойдя, сказала мне слово такое:
«Ты, иноземец, совсем неразумен иль так легкомыслен,
Иль с наслаждением медлишь, по собственной воле страдая,
Ибо на острове нашем ты мешкаешь долго, не, можешь
Выход найти, посеял в сопутниках скорбь и унынье?»
Так говорила она. Отвечая на это, сказал я:
«Кто ты ни есть из богинь, скажу тебе откровенно:
Я не по воле своей задержался на острове долго:
Видно, богов оскорбил я, владеющих небом широким.
Мне теперь объясни, потому что всезнающи боги,
Кто из бессмертных меня задержал и препятствует ехать,
Чтобы домой мне вернуться по морю, обильному рыбой?
Так ей сказал я, и мне богиня богинь отвечала:
«Правду тебе, иноземец, вполне откровенно скажу я:
Некий старец морской неложный сюда приплывает,
Старец бессмертный Протей египетский, знающий бездны
Все морские, служитель владыки морей Посейдона;
Он, говорят, мне родитель-отец, от него родилась я.
Если, его подстерегши, ты как нибудь им овладеешь,
Скажет он тебе про пути и про меру дороги,
Чтобы вернуться домой, многорыбное море проехать;
Скажет еще, о Зевса питомец, коль сам пожелаешь,
Что у тебя приключилось и злого и доброго дома,
После того как в дорогу тяжелую, долгую выбыл.»
Так объяснила она. Отвечая богине, сказал я:
«Ты придумай, как овладеть божественным старцем,
Чтобы, узнав и увидев меня, не мог убежать он:
Трудно обуздывать бога бессмертного смертному мужу!»
Так попросил, и сейчас же богиня богинь мне сказала:
«Я, иноземец, тебе объясню безо всякой утайки:
Только что солнце дойдет до средины небесного свода,
Тут с дуновением ветра, окутанный темною зыбью,
Вынырнет старец неложный морской из воды темносиней,
Выйдя на берег, спать он ляжет в пещере глубокой;
С ним тюлени, ногами плывущие, ветвь Алосидны54,
Выплыв из торя седого, улягутся плотною кучей,
Смрад отвратительной бездны морской из себя выдыхая.
С первым восходом зари в это место вас приведу я,
Всех уложу друг за другом; а ты на судах многоместных
Лучших трех хорошо подбери из спутников многих.
Старец морской изворотлив, – об этом тебе расскажу я:
Прежде тюленей он обойдет и их сосчитает,
После, лишь пересмотрит и всех по пяти сосчитает,
Ляжет сам в середине, как пастырь овечьего стада.
Вы же, увидев только, что старец на месте улегся,
С силою всею собравшись, немедленно старца хватайте,
Крепко держите его, как ни будет выскальзывать, рваться,
Как ни будет пытаться, во все превращаясь пред вами,
Что ни ползет по земле, и в воду, и в яркое пламя, –
Твердо держите его, сжимайте как можно сильнее.
Только когда он сам обратится к тебе со словами,
Сделавшись тем, каким увидали его засыпавшим,
Силу ослабьте тогда, пустите его на свободу;
Ты же, герой, его расспроси, кто тебе из бессмертных
В дом вернуться мешает, проплыть многорыбное море?»
Кончив, богиня богинь погрузилась в бурное море;
Я же пошел к кораблям, на песке прибрежном стоявшим;
Сердце в груди у меня волновалось, пока подходил я.
К судну когда подошел своему и к широкому морю,
Ужин сготовили мы, и священная ночь наступила.
Спать мы легли тогда на прибрежьи бурного моря55.
Но блеснула едва розоперстая ранняя Эос,
Шел я уже по прибрежью широкодорожного моря,
С жаркой мольбою взывая к богам; и спутников вел я
Трех, на которых во всяких делах я надеялся крепко.
Тою порою она, погрузившись в широкое море,
Шкур принесла четыре тюленьих из моря, недавно
Содранных, думая, как бы Протея опутать обманом.
Вырыв ямы-засады в песке на прибрежий моря,
Так в ожиданьи сидела богиня, когда подошли мы,
Рядом с собой посадила, покрыла каждого шкурой.
Тут получилась засада ужасная, ибо терзал нас
Смрад отвратительно-вредный от шкур, пропитавшихся морем:
Вряд ли бы кто-нибудь вынес морского чудовища запах!
Нас богиня, придумав, снабдила великой защитой:
Каждому в нос она положила амбросии, сладко
Пахнувшей, запах чудовищ морских отогнав совершенно.
Утро все мы, запасшись терпеньем, дальнейшего ждали.
Выплыли стаей, из моря тюлени, одни за другим,
Спать легли на песке, по прибрежью широкого моря.
В полдень действительно старец явился из моря, тюленей
Жирных сперва обошел, осмотрел, затем сосчитал их,
Первыми нас посчитав средь чудовищ морских; об обмане
Он совершенно не думал и сам на песке же улегся.
Громко вскричав, на него мы обрушились и обхватили
Крепко руками. Но он не забыл об искусстве волшебном:
Прежде всего обратился во льва пышногривого старец,
После в дракона, в пантеру, затем в кабана; превращался
Дальше в текущую воду и в дерево, листьями густо
Сверху обросшее. Но его мы крепко держали.
Только когда был измучен во всяких коварствах искусный,
Только тогда, обратившись ко мне со словами, сказал он:
«Кто, сын Атрея, тебя из богов научил пересилить
Хитростью даже меня, не желавшего? Что тебе нужно?»
Так он сказал мне. И вот как ему я ответил на это:
«Старец, ты знаешь и сам! Почему ж задаешь мне вопросы?
Знаешь, что я задержался на острове и не могу я
Выход найти, поселяя в сопутниках скорбь и унынье.
Сам разъясни мне теперь, потому что всезнающи боги,
Кто из бессмертных меня задержал и препятствует ехать,
Чтобы домой мне вернуться по морю, обильному рыбой?»
Так сказал я ему, и немедленно старец ответил:
«Должен Зевсу и прочим богам прекрасную жертву
Прежде всего принести и взойти на суда, чтоб скорее
Ехать в отчизну свою, переплыть через темное море.
Но не прежде тебе предназначено в отчую землю,
В дом вернуться прекрасный и близких своих всех увидеть,
Чем приедешь к Египту, текущему с неба потоку,
Воды проедешь Египта, святую выполнишь жертву
Зевсу и прочим бессмертным, владеющим небом широким, –
Боги тогда лишь откроют дорогу, к которой стремишься.»
Так он сказал; у меня сокрушилось милое сердце,
Ибо приказывал плыть опять по туманному морю,
В долгий отправиться путь и тяжелый к Египту потоку.
Все же, к нему обратившись со словом ответным, сказал я:
«Старец, я выполню это, конечно, как ты приказал мне.
Ну же, теперь мне по правде скажи, ничего не скрывая,
Все ль невредимо домой на судах вернулись ахейцы,
Кои в Трое остались, как с Нестором я отправлялся,
Или же горькою смертью иные погибли – на судне ль,
Иль на руках у своих же у близких, войну перенесши?»
Спрашивал так я, а старец немедленно так мне ответил:
«О сын Атрея! Меня не спрашивай, ибо не нужно
Знать и выведывать мысли мои, потому что я знаю:
Долго не будешь без слез, хорошо лишь узнаешь про это;
Много обуздано их, но много живыми осталось.
Двое всего лишь домой возвращаясь, погибло, ахейских
Медью покрытых вождей, на войне же погибших сам знаешь.
Где-то живой задержался один на море широком.
Сын Оилея Аякс на судах многоместных обуздан;
Лишь его Посейдон, земли колебатель, доставил
К скалам Гирейским высоким, спася из пучины глубокой;
Он бы от смерти ушел, хоть и был ненавистен Афине,
Если бы дерзкого слова не выбросил, впав в заблужденье, и56
Будто пучины морской избежит против воли бессмертных.
Но Посейдон, услыхав говорившего высокомерно,
В грозные руки трезубец немедленно взял и ударил
Им по утесу Гирей: скала пополам раскололась,
Часть устояла на месте, другая же в море свалилась,
Та, где сидел Аякс, в ослепленье великое впавший;
Тотчас его понеслю по волнам безграничного моря,
Где и погиб он, упившись морскою соленою влагой.
Но Агамемнон, твой брат, от судьбы ускользнул и от смерти,
Герой почтенной спасенный тогда на судах углубленных
Быстро когда достиг он крутого утеса Малеи,
Там на него непогода обрушилась, страшная буря:
Сильно скорбевшего ветры погнали по рыбному морю
К самому краю земли, где Фиестово было жилище
Прежде, когда-то, тогда же Эгист Фиестид проживал там,
Здесь причалить свои корабли был готов Агамемнон,
Боги же ветер послали обратный, к дому пригнавший,
С радостью вышел тогда он на землю отцовскую, в руки
Взял и ее целовал, к дорогой прикоснувшись отчизне,
Слезы горячие лил он от радости, родину видя,
Но из засады заметил лазутчик, какого поставил
Хитрый Эгист, приведя, обещав заплатить два таланта
Золота; тот и стерег целый год Агамемнона, чтобы
Скрытно приехать не мог и не вспомнил о доблести бурной,
Быстро к дому владыки пошел соглядатай с известьем.
Тот Эгист не замедлил придумать коварное средство:
Выбрал он двадцать героев из более сильных в народе,
Их посадил в засаду и пир приказал приготовить,
Сам же на колеснице с конями, замыслив злодейство,
Выехал и пригласил Агамемнона, пастыря войска.
Тот, о коварстве не зная совсем, приглашение принял.
Был на пире убит, как быка перед яслями колют.
Спутники все, как Атрида, равно и Эгистовы, были
В доме Эгиста убиты, никто в живых не остался.»
Так рассказал: у меня ж сокрушилось милое сердце:
Сел на песок я на месте и плакал, а милое сердце
Жить не хотело уже, ни глядеть на сияние солнца.
Плачем когда, на песке катаясь, вполне насладился,
Старец неложный морской лишь тогда ко мне обратился:
«Плач изнуряющий время уже, сын Атрея, закончить,
Ибо рыданьями мы ничего не достигнем. Скорее
Ехать старайся теперь в отцовскую милую землю:
Или Эгиста живым захватишь, или, быть может,
Раньше Орест отомстит, – попадешь ты тогда к погребенью.
Кончил он, Сердце и дух у меня приободрились снова
И взвеселились в груди, хоть и был опечален я тяжко.
Так я к нему обратился со словом крылатым и молвил:
«Знаю об этих уже, назови мне третьего мужа,
Что задержался живой на просторах широкого моря.
Или же мертвый; хочу я услышать, хоть очень печально.»
Спрашивал так я. С ответом немедленно выступил старец:
«То Одиссей Лаэртид, имеющий дом на Итаке;
Видел на острове, как проливал он обильные слезы
В доме нимфы Калипсо, которая держит насильно;
Он уехать не может в отцовскую милую землю:
Нет у него судов оснащенных, ни спутников милых,
Чтобы поехали с ним по хребту широкому моря.
Сын Атрея, тебе умереть не назначено Зевсом
В Аргосе конеобильном, быть смертью настигнутым дома:
Вечные боги тебя на поля Елисейские, к самым
Крайним пределам пошлют, где живет Радамант светлокудрый;
Там приятной жизнь всегда для людей протекает:
Нет метелей там, ни долгой зимы или ливней,
Нежным всегда дуновеньем Зефир поля освежает,
Шлет его река Океан, чтобы те наслаждались, –
Ибо муж ты Елены и зять повелителя Зевса!»
Кончил, и в море, волнами покрытое, вновь погрузился.
Я же пошел и со мною отважные спутники к морю.
Сердце мое учащенно, когда подвигались мы, билось.
Только успели придти мы к судам у широкого моря,
Ужин себе приготовить, – священная ночь наступила;
Спать мы тогда не замедлили лечь у берега моря.
Но показалась едва розоперстая Эос на небе,
Прежде всего мы столкнули суда на священное море,
Мачты поставив, затем паруса на судах распустили,
Сами к скамьям пришли и уселись возле уключин,
Вспенили море седое ударами дружными весел,
Снова к Египту реке, текущей от Зевса, направил
Наши суда, где богам совершил гекатомбу святую57.
После той жертвы, когда прекратили бессмертные гнев свой,
Холм я Атрееву сыну насыпал на вечную славу.
Кончив это, вернулся, и боги бессмертные дали
Ветер попутный, чтобы скорее доставить в отчизну,
Ну же, теперь, Телемах, погостить у меня оставайся
В доме, пока не минует одиннадцать дней иль двенадцать;
После того тебя хорошо снаряжу и подарки
Дам блестящие: дам трех коней с колесницей, прекрасно
Сделанный кубок дам драгоценный: при всех возлияньях
Вечным богам обо мне вспоминать постоянно ты будешь».
Так ему Телемах рассудительней снова ответил:
Слишком, Атрид, меня не задерживай долгое время,
Целый бы год я готов был сидеть, у тебя оставаться,
Даже к родителям в дом не тянуло бы слишком вернуться
Слушая речи твои, вполне наслаждаюсь душою,
Но меня ведь, пожалуй, в божественном Пилосе могут
Спутники горестно ждать, – потому не задерживай слишком,
Дар любой от тебя дорогим, конечно, мне будет,
Но не возьму на Итаку коней, тебе их оставлю,
Пусть их красуются здесь: широки у тебя ведь равнины,
Лотоса много на них вырастает и кипера много,
Белый ячмень растет, пшеницы много и полбы,
Но для коней на Итаке равнин и лугов нет широких,
Там не коням, лишь козам пастись привольно и сытно,
Негде и на других островах коням разогнаться,
Все ограничены морем, особенно наша Итака.»
Так он сказал. Менелай, вызыватель в боях, улыбнулся,
Гладя рукой Телемаха, ответил он ласковым словом:
«Милый, хорошей ты крови, как видно из сказанной речи.
Этот подарок я заменю, ибо много имею;
Дам из всего добра, какое находится в доме,
Самое лучшее, чтобы почетным было подарком:
Ценным подарком – кратерой серебряной, лучшей, с краями
Чистого золота – вот я чем одарю Телемаха.
Эта кратера – работа Гефеста, ее подарил мне
Файдим герой, басилей сидонян, когда я в отчизну
Ехал и гостем его был, – ее подарить я желаю.»
Долго так тогда друг с другом они говорили.
Гости пришли той порой в божественный дом басилея,
Мелкий скот пригнали, вино принесли дорогое,
С ними прислали хлеб их жены в красивых повязках.
Так хлопотали в дому Менелая о свадебном пире.
Тою порой женихи перед домом сына Лаэрта,
Диски и копья меча на сбитой земле, развлекались
Там, где раньше они всегда проявляли бесчинство.
Лишь Антиной с боговидным сидел Эвримахом отдельно,
Два главаря женихов, по доблести лучшие оба.
К ним, отдельно сидевшим, Ноэмон, сын Фрония, близко
Вдруг подошел и спросил Антиноя такими словами:
«Знаем ли мы, Антиной, иль не знаем, когда возвратится
Снова назад Телемах из песчаного Пилоса в дом свой?
Судно увел он отсюда мое, а на нем самому мне
Нужно поехать в Элиду широкую, ибо двенадцать
Там у меня кобылиц выпасается, с ними и мулы
Неукрощенные. Взять хочу одного и объездить.
Так им сказал. Испугались они: не могли и подумать
Оба о том, чтобы в Пилос к Нелиду уехал он, ибо
Думали: он у скота на полях иль у свинопаса.
Так Антиной Эвпетид на вопрос ответил вопросом:
«Правду скажи, куда он уехал, какие с ним люди
Вместе поехали? Иль на Итаке охотников взял он,
Или своих рабов и наемников? Как же успел он?
Мне другое по правде скажи, чтобы знал хорошо я:
Силой ли черное судно забрал у тебя против воли,
Или сам ты дал, на усердную просьбу склонившись?»
Так в ответ Антиною Ноэмон, сын Фрония, молвил:
«Сам добровольно я дал, как всякий другой поступил бы:
Если с просителем столько случилось несчастий тяжелых,
Трудно тогда человеку такому отказывать в просьбе.
Люди поехали с ним молодые, какие из прочих
Всех выдаются; Ментор у них предводителем, сам ли,
Или бог, совершенно похожий на Ментора видом.
Но удивительно то, что вчера лишь поутру я видел
Ментора здесь, – тогда ж выезжающим в Пилос на судне.»
Именно так он сказал и в отцовский дом удалился.
Но растревожились оба они и смутились душою.
Игры свои прекратив, женихи в то время расселись.
К ним Антиной Эвпетид со словом таким обратился;
Скорбью и темною злобой, и гневом наполнено было
Сердце его, и глаза разгорелись, как бурное пламя58:
«Горе, действительно, дело свершил Телемах, совершенно59
Дерзкое: в путь, говорили, такой не осмелится ехать;
Он же, еще совсем молодой, против стольких поехал,
Судно в море столкнув, отобрав наилучших в народе!
В будущем, значит, он нам учинит преступленье. Пускай же
Зевс уничтожит его до того, как зло причинит нам!
Ну же, мне быстрое судно давайте и спутников двадцать,
Чтобы его самого подстеречь по приезде в засаде,
Чтобы в проливе схватить меж Итакой и Самой скалистой,
Плаванье чтобы его за отцом превратилось в погибель!»
Так предложил он, и все согласились с его предложеньем:
С мест не замедлили встать и направиться в дом Одиссея.
Но Пенелопа не знала не долгое время об этих
Замыслах всех женихов, что гибель замыслили тайно:
Вестник Медон рассказал ей, подслушав их тайные планы,
Вне хоть двора находился, когда на дворе обсуждали;
В комнату быстро пошел сообщить обо всем Пенелопе.
Только вступил на порог, спросила его Пенелопа:
«Вестник, тебя женихи отважные с чем-то прислали?
Может быть, чтобы служанки супруга, равного богу,
Все прекратив работы, готовить стали им ужин?
Если бы с этим их сватовством они собирались
Раз последний в доме моем угощаться сегодня!
Вы, женихи, слишком часто сбираясь, растратили в доме
Много богатств Телемаха разумного; даже и в детстве
Вы от отцов своих ничего не слыхали о прежнем,
Как Одиссей относился ко всем, и к родителям вашим,
Как никому ничего не сказал и не сделал плохого.
Да, таков удел басилеев божественных, ибо
Любят они одних, других ненавидят, быть может!
Но Одиссей никогда не нанес человеку обиды.
Вы ж на словах и на деле позорно себя проявили:
Нет никакой за добро благодарности в ваших поступках!»
Сведущий в добрых советах сказал Медон Пенелопе:
«Если бы, о басилея, их большим лишь это зло было!
Но и другое еще много большее зло замышляют,
Хуже еще женихи, чего да не даст им Кронион:
Острою медью убить замышляют они Телемаха,
Лишь он вернётся домой. Об отце за вестями уехал
В Пилос божественный он и затем в Лакедемон священный.»
Кончил. Мгновенно у ней ослабели колени и сердце;
Долго в безмолвии полном была, по глазам покатились
Слезы обильно, владеть перестала голосом звучным.
Долгое время спустя, отвечая Медону, сказала:
«Вестник, зачем уехал мой сын? Для чего же тогда он
Сел на корабль быстроходный, коней на воде заменивший,
В море плывущий, на нем переехать широкое море?
Или затем, чтоб у всех его даже имя забылось?»
Ей на это ответил Медон, глашатай разумный:
«Бог ли какой-то его заставил, душой ли стремился
Сам он отправиться в Пилос, не знаю; но там был намерен
Он разузнать о возврате отца иль об участи горькой.»
Кончил он так и обратно пошел через дом Одиссея,
Скорбью, терзающей душу, объяло ее; не могла уж
В креслах сидеть, каких находилось в комнате много:
Села она на порог прекрасного в доме покоя,
Жалобно плача; вокруг служанки заплакали вместе
Все, что работали в доме, и старые, и молодые.
Им Пенелопа тогда, непрерывно рыдая, сказала:
«Слушайте, милые: горе мне злое послал Олимпиец,
Злее, чем женщинам прочим, ровесницам мне по рожденью:
Раньше погиб уж супруг мой, имевший львиное сердце,
Всяческой доблестью он отличался средь прочих данайцев,
(Слава о нем широка как в Аргосе, так и в Элладе).
Бури умчали теперь из дома любимого сына,
Я ж об отъезде его ничего не слышала даже.
Вы же, о ужас, меня ни одна не подумала даже
С ложа поднять, хоть, конечно, о том своевременно знали
Вы, что взошел Телемах на черное судно кривое.
Если бы знала я, что в путь отправляется дальний,
Дома остался бы он, как ни сильно стремился в дорогу,
Или ж меня бы он трупом был вынужден дома оставить!
Но приведите скорее раба моего Долиона,
Старца, еще мне отцом при замужестве данного, чтобы
Сад и деревья в саду у меня сторожил, и пускай он
Сядет со старым Лаэртом, ему расскажет об этом:
Может быть, старец Лаэрт и придумает средство какое,
С жалобой выйдет к народу на то, что вздумали сделать
Те женихи: убить Одиссеева милого сына!»
К ней затем Эвриклея кормилица так обратилась:
«Милая нимфа! Меня иль убей ты безжалостной медью,
Или же в доме оставь, – от тебя ничего я не скрою:
Знала я все и ему принесла, что приказывал мне он,
Сладкий напиток и хлеб; но с меня взял он страшную клятву,
Чтобы не раньше тебе сказать, чем минует двенадцать
Дней, иль сама об отъезде его захочешь услышать,
Чтобы красы лица преждевременным плачем не портить.
Но, умывшись, на тело надевши чистое платье,
В верхний затем покой со служанками вместе поднявшись,
С просьбой к дочери Зевса эгидодержавца прибегни, –
Только Афина может спасти Телемаха от смерти.
Но от печали избавь изнуренного возрастом старца,
Ибо Аркесия род, полагаю, блаженные боги
Любят, и кто-то из рода останется, будет владельцем
Дома с высокою кровлей и многих полей плодородных.»
Речь успокоила слезы, от плача глаза удержала:
После умывшись, на тело набросила чистое платье,
В верхний покой поднялась со своими служанками вместе;
Всыпав ячменные зерна в корзину, взмолилась Афине;
«Внемли мольбам, о Зевса державного дочь Атритона!
Если когда-либо в доме тебе Одиссей многооумный
Жирные бедра с молитвой сжигал иль вола, иль ягненка,
Вспомни это теперь, сохрани мне милого сына
И отврати женихов, обнаглевших так в злодеяньях!»
Кончив, заплакала громко, и вняла молитвам богиня.
Между тем женихи в потемневшей палате шумели;
Так говорили иные из юношей высокомерных:
«Слишком усердно теперь басилея готовится к браку,
Но и не знает о том, что убийство готовится сыну.»
Так говорили иные, не зная того, что случилось.
К ним Антиной обратился со словом упрека и молвил:
«Вы, пустословы, надменной своей болтовни избегайте
Всякой: услышит ведь кто, донести не замедлит сейчас же.
Ну, поднимемся в полном молчании, выполним замысл
Наш до конца, с котормм душой согласились и сердцем!»
Кончив, двадцать героев из них отобрав наилучших,
К быстрому судну затем поспешил он и к берегу моря.
Прежде немедленно судно столкнули в пучину морскую,
С парусом мачту на судне на черном уставили крепко,
Весла для гребли к местам укрепили на кожаных петлях.
Все приготовив к отъезду, затем паруса распустили.
Слуги смелые им принесли боевое оружье.
Судно на якорь высокий поставив, сами вступили,
Пищу забрав на корабль, наступления вечера ждали.
В комнате верхней меж тем Пенелопа разумная, долго
Пищи, питья не вкушая, лежала голодная, в мыслях
Думая лишь об одном, удастся ли сыну избегнуть
Смерти, иль женихами надменными будет обуздан?
Словно лев, окруженный охотников целой толпою,
Сильно боится того, что сужается круг их коварный, –
Так и она размышляла и в сладостный сон погрузилась:
Члены ослабли у ней; разметавшись на ложе, уснула.
Тут совоокая дева Афина решила иное:
Призрак она создала, по виду с женщиной схожий,
С милой Ифтимой, старца Икария дочерью; вышла
Замуж она за Эвмела, жилище имевшего в Ферах.
В дом Одиссея ее сюда послала Афина,
Чтобы скорбящей сестре и плачущей дать утешенье,
Слезный плач и печаль прекратить и ее успокоить.
Через ременный затвор в дверях проникла Ифтима60
В комнату, встала затем к изголовью и слово сказала:
«Спишь, Пенелопа, хоть сильно печалишься горестным сердцем.
Плакать не позволяют легко живущие боги,
Как и печалиться, ибо домой еще возвратится
Сын твой: ни в чем совсем невиновен он перед богами.»
Так сказала на то многоумная ей Пенелопа,
Вся хоть во власти была тогда сновидений приятных:
«Как ты, сестра родная, попала сюда? Ведь и прежде
Часто бывать не могла, ибо слишком далеко живешь ты.
Требуешь, чтобы я прекратила плач и рыданье
Громкое, все что терзает и мучит мне душу и сердце.
Прежде погиб уж супруг мой, имеющий львиное сердце;
Доблестью всяческой он выделялся средь прочих данайцев,
(Слава о нем широка как в Аргосе, так и в Элладе);
Нмнче сын мой любимый взошел на глубокое судно:
Он неразумен еще, непривычен к трудам и советам, –
Вот почему еще больше печалюсь о нем, чем о муже,
Вся дрожу за него и боюсь, чтобы зла не случилось
С ним средь народа, куда он отправился, или на море;
Многие против него замыщляют и здесь, чтобы прежде
Смерти предать, чем вернется назад, в отцовскую землю.»
Призрак, чуть видимый, так произнес, отвечая на это:
Бодрости больше, в душе ничего совершенно не бойся:
Спутница с сыном такая, какую желали бы люди
Все, чтобы им помогала Паллада Афина, – она ведь
Многое может, тебя же, скорбящую, очень жалеет;
Это я сообщаю тебе от богини Афины.»
Так ответила ей Пенелопа разумная снова:
«Если бессмертная ты и богини я слушаю голос, –
Мне расскажи тогда о муже моем злополучном,
Жив ли еще на земле, любуется ль солнца сияньем,
Или умер уже и находится в доме Аида?»
Призрак, чуть видимый, так произнес, отвечая на это:
«Верного я ничего сказать не могу, или жив он,
Или умер уже, а болтать лишь на ветер не стану.»
Так сказав, сквозь дверь исчез с дуновением ветра,
Сквозь замочную щель. Пробудилась от сна Пенелопа,
Дочь Икария, с сердцем веселым в груди, потому что
Как на яву сновиденье явилось к ней в темную полночь.
Сели меж тем женихи на корабль и поплыли дорогой
Влажной, в душе замышляя жестокую смерть Телемаху.
Остров некий есть утесистый, малых размеров,
Между Итакой и Самой скалистой, в проливе меж ними,
Именем Астер, доступный с обеих сторон для причала
Судна, и там ожидали ахейцы, устроив засаду.

Пятая песня

Плот Одиссея. (7-й день до конца 31-го)
I.	Собрание богов		1	-43
II.	Вестник Гермес у Калипсо		43	-148
	1.	Гермес в пути	43
	2.	Остров Калипсо (Огигия)	59
	3.	Гермес и Калипсо	76
III.	Приготовление к отплытию		149	-268
	1.	Одиссей и Калипсо	149
	2.	Постройка плота	228
	3.	Отплытие Одиссея	268
IV.	Одиссей на море		269	-442
	1.	Первые 17 дней пути	269
	2.	Буря	279
	3.	Посейдон насылает на Одиссея новую бурю	282
	3.	Помощь Левкотеи	333
	4.	Помощь Афины	382
V.	Одиссей на новом острове		443	-493

Встала едва лишь с ложа Тифона блестящего Эос61,
Чтобы порадовать светом дневным и бессмертных, и смертных,
Боги сидели уже на собрании вкруг Громовержца
Зевса, которого сила всех прочих выше намного.
Им говорила Афина о тяжких трудах Одиссея
Многих: заботил ее находившийся в доме у нимфы:
«Зевс, наш отец, и другие блаженные вечные боги!
Больше уже ни один басилей скиптроносец не будет62
Кротким иль благосклонным и ласковым, сердцем хотя бы
Был справедлив: суровым он вынужден быть и жестоким.
Но никто из людей таким Одиссея не помнит:
Был как отец он ласков к людям, которыми правил.
Мукой терзаемый тяжкой, на острове ныне лежит он,
В доме у нимфы Калипсо, которая держит насильно;
Он не может поехать в отцовскую милую землю:
Нет у него судов оснащенных, ни спутников милых,
Чтобы поехали с ним по хребту широкому моря.
Милого сына его теперь убить замышляют,
Лишь он вернется домой: об отце за вестями уехал
В Пилос божественный он и затем в Лакедемон священный.»
Зевс, облаков собиратель, сказал, отвечая на это:
«Что у тебя за слова сквозь ограду зубов проскочили63?
Разве, дочь, ты сама не пришла к такому решенью,
Чтоб Одиссей женихам отомстил, вернувшись в отчизну?
Ты проводи Телемаха искуснее – ты ведь умеешь, –
Чтобы совсем невредимо он прибыл в отчую землю,
Чтобы на судне своем женихи безуспешно вернулись.»
Кончив, дал приказанье Гермесу, любезному сыну:
«Снова Гермес, как и раньше бывало, мне вестником будешь:
Нимфе пышноволосой скажи о решении нашем,
Чтобы она отпустила домой Одиссея вернуться:
Пусть он едет один, не вместе с людьми иль богами,
Пусть на плоту выезжает, на связанном крепко, и пусть он
Бедствия вынесет злые, на день же двадцатый прибудет
В землю феаков, любимых богами, на Схерию-остров;
Сердцем его феаки почтут, как бессмертного бога,
В милую землю отцов его на судне доставят,
Медью, золотом вдоволь его одарив и одежды
Многие дав: Одиссей никогда бы из Трои не вывез
Столько, если бы он невредимо приехал с добычей.
Так ему суждено и увидеть родных, и вернуться
В дом свой с высокою кровлей, в свою дорогую отчизну.»
Кончил. Ему подчинился глашатай Аргусоубийца64.
Тотчас к ногам подвязал он себе золотые подошвы
Вечные: всюду носили его с дуновением ветра,
И по земле беспредельной, равно и над влагой морскою.
В руки посох он взял, которым глаза усыпляет
Людям, кому захочет, и им же будит уснувших.
С посохом этим в руках полетел многосильный глашатай.
Но лишь в Пиэрию прибыл, спустился с эфира на море,
Дальше поплыл по волнам, уподобившись чайке пернатой,
Что в опасных заливах туманного моря купает
Крылья густые в соленой воде, за рыбой гоняясь:
Чайке подобно Гермес по высоким волнам подвигался.
К острову только приплыл, что вдали находился от суши,
Он с фиолетовой влаги на землю твердую вышел,
Дальше затем зашагал и явился к пещере глубокой,
Где пышнокудрая нимфа жила, и застал ее дома.
Яркий огонь, в очаге разведенный, пылал, фимиама
Запах и кедровых дров разгоревшихся вдаль разносился;
Нимфа голосом чудным внутри распевала в пещере,
Ткала, станок обходя, челнок золотой направляя65.
Возле пещеры рос в изобилии лес превосходный,
Тополь, ольха, кипарис, издавая запах чудесный.
С длинными крыльями птицы гнездились на этих деревьях,
Совы, ястребы там, а также вороны морские
Длинноязычные, пищу себе добывавшие в море.
Тут же, простершись кругом глубокой пещеры Калипсо,
Спелые гроздья цвели на лозе молодой виноградной;
Возле друг друга четыре ручья с серебристою влагой,
В разные стороны все, один за другим извивались;
Мягкие тут же луга сельдереем цвели и фиалкой.
Если бы даже бессмертный, явившись сюда, всё увидел,
Он, изумясь красе такой, насладился бы сердцем.
Стоя на месте, вестник дивился Аргусоубийца;
После же, все рассмотрев и всем насладившись душою,
Быстро вошел он в пещеру глубокую. Бога в лицо лишь
Только богиня богинь увидела, тотчас узнала,
Ибо не могут не знать друг друга вечные боги,
Даже когда далеко проживают один от другого.
Но не нашел Одиссея отважного возле Калипсо:
Он возле берега моря сидел, как обычно и раньше,
Душу терзая свою и рыданьем, и стонами скорби,
Слезы из глаз проливая, глядел на пустынное море.
В кресло красивое, блеском сиявшее, гостя сажая,
Нимфа Калипсо, богиня богинь, спросила Гермеса:
«Здесь, зачем, Гермес, уважаемый мною и милый,
С посохом ты золотым появился? Бывал ведь не часто.
Выскажись, хочешь чего ты? Душа побуждает исполнить
Всё, что могу я исполнить, и всё, что исполнить возможно.
(Дальше пройди, чтобы дома принять подобающе гостя66).»
Так и сказала она и поставила стол перед гостем,
Полный амбросии, тут же и нектара красного кубок.
Пищи с напитком отведал глашатай Аргусоубийца.
Но лишь питьем и едой удовольствовал милую душу,
К нимфе затем обратился и слово ответное молвил:
«Бога пришедшего ты, богиня, здесь вопрошаешь;
Словом неложным отвечу, как ты велела ответить.
Зевс приказал мне к тебе итти, хоть я не хотел бы:
Кто перейти добровольно захочет соленую влагу
Неизмеримую, где никакого нет города смертных
Близко, где жертвы богам, равно гетакомбы приносят?
Недопустимо однако не выполнить богу другому
Иль уклониться от воли эгидодержавного Зевса.
Он мне сказал: у тебя злополучнейший муж пребывает,
Вынесший больше, чем все, которые бились под Троей
Девять годов, на десятый уехали, город разрушив.
Но, возвращаясь домой, провинились они пред Афиной:
Ветер свирепый на них напустила и волны большие.
Смелые спутники все, домой возвращаясь, погибли.
Ветер и волны его лишь сюда занесли и пригнали.
Зевс велел, чтоб его отослала как можно скорее,
Ибо от милых вдали не судьба Одиссею погибнуть,
Но предназначено видеть родных и вернуться обратно,
В дом с высокою кровлей, в свою дорогую отчизну.»
Так ответил. Калипсо, богиня богинь, ужаснулась
И, обратившись к Гермесу, крылатым ответила словом:
«Боги, о сколь вы жестоки, ревниво-завистливы к прочим!
Сердитесь вы на богиню, какая открыто на ложе
С мужем спит, с которым хотела бы жить, как с супругом!
Свет приносящая Эос когда приняла Ориона,
Боги, легко живущие, ей завидуя сильно,
К ней Артемиду послали в Ортигию, где он убит был
Мягкой стрелою из рук златотронной богини охоты.
Так и с Деметрой: когда пышнокудрая, склонности сердца
Следуя, с мужем смешалась на ложе любви, с Ясионом
На поле, вспаханном трижды, немедленно стало известно
Зевсу: молнию бросив блестящую, мужа убил он.
Мне завидуют боги теперь, что муж пребывает
Мною спасенный, сидевший на киле разбитого судна,
После того как Зевс расщепил на пурпуровом море,
Яркую молнию бросив, его быстроходное судно.
(Смелые спутники все погибли, домой возвращаясь,
Ветер и волны его лишь сюда занесли и пригнали).
Дружески я и любовно его приняла, обещала
Сделать бессмертным его, никогда не стареющим вовсе.
Недопустимо однако не выполнить богу другому
Иль уклониться от воли эгидодержавного Зевса;
Пусть поэтому едет, раз Зевс заставляет поехать
Морем бесплодным; отправить однако никак не могу я:
Нет у меня судов оснащенных и спутников верных,
Чтобы поехали с ним по хребту широкому моря.
Все ж благосклонно ему помогу, ничего не скрывая,
Чтобы совсем без вреда приехал в отцовскую землю»
Снова на это сказал глашатай Аргусоубийца:
«Зевсова гнева боясь, отошли его без задержки,
Чтобы затем на тебя не обрушился Зевс, рассердившись.»
Так сказав, удалился могучий Аргусоубийца.
Нимфа почтенная тотчас пошла к Одиссею герою,
После того как узнала от вестника Зевсову волю.
Он сидел на прибрежьи морском, а глаза совершенно
Не были сухи от слез, – проходила в тоске по отчизне
Сладкая вечность: ему перестала уж нравиться нимфа.
Ночи, конечно, он против воли в пещере глубокой
Спал возле нимфы, хотя совершенно того не желал он;
Дни ж проводил он на скалах, сидел возле берега моря,
Душу терзая свою и рыданьем, и стонами скорби,
Сам заливался слезами, глядя на пустынное море.
Встала богиня богинь близ него и к нему обратилась:
«Жизнь у меня, злополучный, свою не губи, не печалься
Больше: уже благосклонно теперь тебя отпускаю.
Ну же, высокие бревна срубив, их сколачивай медью
В плот деревянный широкий, к нему приделывай сверху
Палубу, чтобы тебя через море туманное вынес.
Дам я и хлеба с водой, и вина тёмнокрасного вдоволь
Силы свои подкреплять, и ни в чем не будешь нуждаться;
Дам я и много одежды, и ветер попутный направлю,
Чтобы совсем хорошо проехал ты в отчую землю,
Если того захотят на широком живущие небе
Боги, кои меня сильнее умом, как и властью.»
Кончила. Тут Одиссей ужаснулся многострадальный67,
К нимфе он обратился и слово крылатое молвил:
«Что-то иное, богиня, замыслила ты, не отъезд мой:
Мне ты велишь на плоту переехать морскую пучину
Тяжкую, страшную, – даже на быстрых судах соразмерных
И при попутных ветрах переплыть не всегда удается!
Нет, не взойду я на плот, против воли твоей не поеду,
Если ты клятвы великой не дашь, богиня, мне в том, что
Ты не замыслила мне какого другого несчастья.»
Так сказал он. Калипсо, богиня богинь, улыбнулась,
Ласково гладя рукою, сказала, ему отвечая:
«Хитрости сколько в тебе, осторожности, опыта сколько!
Слово какое сказать придумал, требуя клятвы!
Пусть об этом узнают земля и широкое небо
Сверху, а снизу и воды текущие Стикса, – страшнее
Клятвы великой такой у блаженных богов не бывает:
Зла какого другого тебе не замыслила вовсе,
Но говорю я тебе и советую то, что себе я
Буду советовать, если нужда такая настигнет,
Ибо и я справедливость имею и разум, в груди же
Сердце не из железа мое, но полно состраданья.»
Так сказала богиня богинь и вперед устремилась
Быстро, за ней по следам божества Одиссей подвигался.
Оба вошли в пещеру глубокую, муж и богиня.
Сел Одиссей там на кресло, на то же, с которого вестник
Только недавно встал; перед ним поставила нимфа
Всякой еды и питья, какими питаются люди.
Рядом села богиня с подобным богам Одиссеем;
Нектар подали ей и амбросию девы-служанки.
Руки свои протянули они к приготовленным яствам.
Но лишь довольно они насладились питьем и едою,
Первой Калипсо, богиня богинь, к нему обратилась:
«Зевса питомец, герой Лаэртид Одиссей многохитрый!
Значит, хочешь теперь поехать в свою дорогую
Отчую землю? Счастливой тебе пожелаю дороги!
Если бы в мыслях ты мог размыслить, какие на море
Бедствия будут, пока до земли отцовской доедешь,
Здесь оставался бы ты и мое охранял бы жилище,
Стал бы бессмертным. Но ты желаешь увидеть супругу
Милую, дни все по ней постоянно тоскуя душою.
Но ведь, кажется, я Пенелопы нисколько не хуже
Телом своим и осанкой: никак невозможно и думать,
Чтобы смертная видом и ростом равнялась с бессмертной.»
Ей отвечая на это, сказал Одиссей многоумный:
«Этим меня не серди, богиня почтенная: знаю
Сам хорошо, что тебя Пенелопа разумная хуже
Видом и ростом, осанкой, лица красотой, потому что
Смертная, ты же бессмертна и старости вовсе не знаешь.
Все же стремлюсь только к ней и по ней повседневно тоскую,
Ехать на родину рвусь я и день возвращенья увидеть.
Если снова крушенье пошлет мне один из бессмертных,
Вынесу, ибо в груди у меня закаленное сердце
В бедствиях: слишком много страдал я и многое вынес
В море и в битвах; пускай же прибавится новое к прежним!»
Кончил он. Солнце уже закатилось, и тьма наступила.
В самую внутренность грота глубокого оба проникли,
Там насладились любовью, вдвоем оставшись друг с другом.
Но, показалась едва розоперстая Эос на небе,
Тотчас же в плащ и хитон Одиссей тогда нарядился.
В длинное платье, красой блестевшее, нимфа оделась,
В тонкое и золотым опоясала поясом стан свой;
Светлый на голову бросив платок, Одиссею готовить
Стала орудия, чтобы построил он плот на дорогу.
Прежде топор принесла большой и к руке подходящий,
Медный, с обеих сторон навостренный, топор с топорищем
Лучшим оливковым, плотно и крепко прилаженным к меди;
Плотничий после топор подала, полированный гладко,
И устремилась вперед, к отдаленнейшей острова части,
Много там росло высоких, сухих и пригодных
К плаванью тополей, ольх, к небесам поднимавшихся сосен, –
И, указав ему, где высокие были деревья,
К дому богиня богинь Калипсо вернулась обратно.
Сам он принялся деревья рубить, – закипела работа:
Двадцать всего он деревьев срубил, обстругал их искусно,
Сделал прямыми по шнуру, везде обтесав их искусно.
Тою порою богиня богинь с буравом возвратилась.
Им пробуравив деревья, одно приладил к другому
Плотно, а после скрепил их болтами и скрепами крепко.
Круглым сделал пол на плоту, широким настолько,
Как искусный строитель на судне пол закругляет, –
Сделал свой плот Одиссей широким настолько и круглым,
Выше мостки он приладил с подпорами частыми сбоку,
Длинными сверху шестами мостки покрыть не замедлил,
Мачту поставил в средине, для паруса рейку приладил,
После приставил руль, управляющий плаваньем в море.
Чтобы от волн защититься, ветвями сплетенными ивы
Палубу он оградил и балласта много насыпал.
Тою порою Калипсо, богиня богинь, чтобы парус
Сделать, холста принесла; и с ним он управился быстро.
К парусу сверху и снизу веревки затем привязал он.
Плот, наконец, рычагами спустил на священное море.
День был четвертый, когда он покончил со всею работой;
В пятый день отпустила богиня Калипсо в дорогу,
Выкупав прежде его, нарядив в благовонное платье.
Кожаный мех на плот принесла с вином тёмнокрасным,
С пресной водою громадный другой, а съестные припасы
В третьем из кожи мешке, в изобилии лакомства в нем же.
Ветер послала она Одиссею попутный и теплый.
С радостью он распустил паруса, Одиссей богоравный,
Сел, искусно стал руль поворачивать, путь направляя.
Сон Одиссею совсем на глаза не спускался: с Плеяд он
Глаз не сводил, с Волопаса, какой погружается поздно,
С Арктоса, что называют Большой Медведицей, Возом68;
Воз, вращаясь на месте, стоит, Орион охраняя,
Лишь на небе один не купаясь в волнах Океана;
Слева от этих созвездий ему велела держаться
Нимфа Калипсо, богиня богинь, как поедет по морю.
Дней совершилось семнадцать, как плыть он по морю пустился;
В день восемнадцатый вдруг показались тенистые горы
Края феаков, куда проехать более близко.
В море туманном земля феакийцев щитом выставлялась.
Но из земли эфиопов домой возвращался владыка,
Землю колеблющий; вдаль от Солимовых гор показалось,
Будто плывущего в море он видит. Разгневавшись сильно,
Он покачал головой своей и к душе обратился:
«Горе! Пока пребывал я в земле эфиопов, решили
Боги иное, как видно, позволив теперь Одиссею
Близко плыть к феакам уже, где конец предназначен
Бедствиям многим, какие настигли его при возврате.
Но, говорю, пусть еще хлебнет он горя досыта!»
Кончив, он тучи собрал, взволновал многорыбное море,
В руки трезубец схватив, им ударил: ужасные вихри
Всяких ветров пустились, и тучами темными землю
С морем покрыло совсем, а тьма простерлась до неба;
Ветры восточный и южный, и западный, дующий сильно,
Северный ветер, в эфире рожденный, обрушились разом,
Горы из волн громоздя. У него ослабели колени,
Также и сердце; со стоном к отважной душе обратился:
«Горе несчастному мне! Что же дальше будет со мною?
Сильно боюсь, что нимфа сказала все мне по правде:
Мне сказала она, что, пока до отчизны доеду,
Вытерплю горе на море, – и вот совершается это!
Тучами столькими Зевс обложил безграничное небо,
Море он взволновал; взбушевались порывами вихри
Разных ветров, – теперь предстоит мне тяжкая гибель!
Трижды блаженны данайцы, четырежды, павшие в битвах
В Трое широкой тогда, в угоду Атридам сражаясь!
Лучше б и мне быть убитым, настигнутым участью злою
В день, как множество копий в меня направляли троянцы
Возле убитого ими в бою Пелеева сына, –
Был бы тогда погребен, средь ахейцев покрылся бы славой!
Жалкою смертью теперь суждено мне судьбою погибнуть!»
Только сказал, – и громадной волной, на него налетевшей,
Был он высоко подброшен, а плот закружило в пучине.
Сам он далеко упал от плота, от руля оторвались
Руки его, а порывом свирепым ворвавшихся многих
Буйных ветров пополам разбило высокую мачту,
Парус с рейкой сорвало и вдаль отбросило в море;
Сам под водою надолго задержан был силой порыва,
Вынырнуть быстро не мог под напором волны, и одежда,
Что подарила богиня богинь, увеличила тяжесть.
Вынырнув вверх, изо рта стал выплевывать воду морскую
Горькую, что с головы его струилась обильно.
Все ж о плоте никак не забыл, хоть измучился сильно,
Но устремился к нему по волнам, за него уцепился,
Сел в середине его, рокового конца избегая;
Плот и туда и сюда по волнам по высоким швыряло.
Словно осенний Борей по равнине разносит репейник,
Кучи его громоздятся одна за другою повсюду, –
Так и с плотом Одиссея тогда разыгрались все ветры:
То перебрасывал Нот как игрушку ветру Борею69,
То, в свою очередь, Эвр уступал, перебросив Зефиру.
Кадмова дочь Ино-Левкотея его увидала, –
Смертной раньше была, человеческой речью владела,
Славной чести богини морской удостоилась после, –
В бедствии видя таком, пожалела она Одиссея:
Чайке морской уподобясь, она поднялась на поверхность,
Села на сплоченном крепко плоту и слово сказала:
«Бедный, за что над тобой Посейдон, потрясающий землю,
Страшно свирепствует так и беду на тебя воздвигает?
Все же он не погубит тебя, как ни сильно стремится.
Сделай, как я говорю, – неразумным не кажешься мне ты:
Сбрось всю одежду, плоту предоставь быть носимым ветрами;
Ради возврата в отчизну, руками работая смело,
В землю феаков плыви, где назначено смерти избегнуть.
Вот, возьми покрывало нетленное и перед грудью
Ты распусти – и не бойся тогда пострадать иль погибнуть.
После ж, когда руками своими к земле прикоснешься,
Это с себя покрывало сними и подальше от суши
Брось в темносинее море и вглубь земли отправляйся.»
Так и сказав, ему дала покрывало богиня,
В волны моря сама обратно к себе погрузилась
Чайке подобно; ее покрыли темные волны.
Стал размышлять Одиссей пресветлый, твердый в страданьях,
И, размышляя, со вздохом к отважной Душе обратился:
«Горе! Против меня не опять ли коварство замыслил
Кто из бессмертных, с плота убеждая сойти, погрузиться
В море? Этого я не послушаюсь, ибо вдали лишь
Вижу я землю, где мне, говорила, спасение будет.
Так не хочу поступать я, но кажется лучшим мне вот что:
Буду здесь я терпеть, хоть и тяжко, останусь до тех пор,
Бревна пока на плоту не разъехались, держатся крепко.
Если же плот разобьют мне громадные волны морские,
Брошусь я плыть лишь тогда, – ничего не придумаешь лучше.»
Так об этом пока передумывал в собственных мыслях,
Тою порою волну Посейдон, потрясающий землю,
Двинул ужасную, страшно высокую, ею ударил
В плот. Как кучу сухой шелухи, разметает свирепый
Ветер, – рассеется вся шелуха в направлениях разных, –
Так и длинные бревна оолной разнесло. Ухватившись,
Обнял бревно и поплыл, как на скачущей лошади едут,
Сбросив одежду, подарок божественной нимфы Калипсо.
Скоро затем покрывало простер перед грудью своею,
Сам же, вытянув обе руки, приготовившись плавать,
Прыгнул вперед головой. Владыка земли колебатель,
Видя это, сказал, покачав головою своею:
«Бедствиям многим подвергшись, по морю еще поскитайся.
Плавай, пока доберешься до суши, до Зевса питомцев:
Но до этого вдоволь натерпишься горя, надеюсь!»
Так сказал и ударил бичом по коням пышногривым:
В Эги приехал затем, где дом у него знаменитый.
Зевсова дочь Афина другое замыслила дело:
Дуть запретила она ветрам остальным, приказала
Им успокоиться; лечь отдыхать, спереди усмирила
Волны, а сзади велела свирепствовать только Борею,
К веслолюбивым феакам ему помогая добраться,
Чтобы Зевса питомца избавить от Кер и от смерти70.
Там по высоким волнам носился два дня и две ночи,
Сердцем своим постоянно предчувствуя тяжкую гибель.
Пышноволосая Эос когда появилась на третий
День, прекратился в то время порывистый ветер: спокойно
Стало, безветренно. Тут, вознесенный высокой волною,
Зорко всмотревшись вперед, он увидел поблизости землю.
Словно как кажется детям желанными жизнь и здоровье
Их дорогого отца, истощенного тяжкой болезнью:
Долго страдал он, теснимый нападками демона злого71;
Боги на радость детей вдруг его вырывают от смерти;
Столько желанными лес и земля ему показались.
Ринулся плыть, чтоб скорей прикоснуться к тверди ногами.
Но когда был настолько, насколько кричащего слышно,
Гулкие он услышал удары волны об утесы:
С шумом ужасным бились о скалы прибрежные суши
Волны высокие, пеной морскою был залит весь берег.
Гавани не было там, ни удобных причалов для судна,
Но берега выступали отвесные, горы крутые,
Скалы. Тогда у него ослабели колени и, сердце,
С тяжкими вздохами он обратился к душе благородной:
«Горе мне: после, как Зевс неожиданно дал мне увидеть
Землю, когда рассекать пучину морскую я кончил, –
Выхода здесь никакого из моря седого не вижу,
Ибо крутые там скалы, кругом – шумящие волны
Страшно ревут, отвесной скалой возвышается берег;
Близко у берега – море глубокое, ноги поставить
Тут невозможно никак, чтоб от смерти избавиться тяжкой»
Если попробую плыть на берег, – о скалы ударить
Могут высокие волны меня; и пытаться не стоит;
Если же я мимо скал поплыву, поищу, не найду ли
Где-нибудь ровное место, залив ли, отлогий ли берег, –
Как бы в рыбное море назад, боюсь я, порывом
Ветра меня не снесло, хоть противиться буду со стоном,
Иль на меня из пучины чудовище страшное демон
Вышлет: много их кормит в морях Амфитрита богиня, –
Знаю ведь, как на меня колебатель разгневан ужасно!»
Так он пока обо всем передумывал в мыслях и в сердце,
К скалам прибрежным тогда был брошен волною высокой:
Кожу могло содрать, а кости разбить совершенно,
Если б Афина ему не внушила присутствия духа:
Он за утес уцепился руками обеими быстро,
Стал с напряженьем держаться, отлива волны ожидая
Так избежал он волны, но другая, нахлынув нежданно,
Сильно ударила, снова отбросила в море далеко.
Как у полипа, из норки своей извлеченного, густо
Держатся в щупальцах тела его камешки и песчинки, –
Так у него у скал от сильных рук отодрались
Кожи куски, и его покрыло высокой волною.
Мог бы, судьбе вопреки, Одиссей злополучный погибнуть,
Если б ума его совоокая не укрепила72:
Вынырнул он из волны и на ней до берега выплыл;
Плыть стал у берега, землю высматривал, где не найдет ли
Берег отлогий, пригодный для высадки, бухту морскую?
К устью когда подплывал он реки, протекавшей прекрасно,
Там показалось ему наилучшим для выхода место:
Мягче был берег, без скал, от ветра защита была там.
Бога реки он признал и к нему обратился с мольбою:
«Выслушай, кто ты ни есть, о владыка многошумящий!
Здесь, уйдя от угроз Посейдона, к тебе прибегаю.
Нет позора богам бессмертным, когда прибегают
К ним со смиренной мольбою скитальцы, как, выстрадав много,
Я к коленям твоим, к твоему припадаю теченью.
Ты, о владыка, меня пожалей! О защите молю я.»
Так умолял он реку, и она задержала теченье;
Стало безветренно-тихо: спасло божество Одиссея
В устье реки, где колени согнул, наконец: отдохнули
Сильные руки и грудь, борьбой изнуренные с морем.
Тело его все распухло, воды изо рта и из носа
Много текло, а сам он лежал без дыханья, без звука,
Чуть лишь живой: изнуренье ужасное им овладело.
Но лишь свое перевел он дыханье и с мыслью собрался,
Снял он тотчас с себя покрывало, подарок богини,
Бросить его не замедлил в реку, протекавшую в море:
Вниз по теченью снесло покрывало. Ино подобрала
Быстро руками своими его. Отошел от реки он
В сторону, пал в тростник, плодородную землю целуя.
Так обратился к душе благородной со вздохом тяжелым:
«Горе мне: выстрадал столько! Но что предстоит мне в дальнейшем?
Если, на тяжкую ночь схоронясь, усну у потока,
Холод свирепый с росою обильной душу живую
Могут отнять у меця, изнуренного страшным усильем:
Ветер утром с реки приносит холод и стужу.
Если ж на холм поднимусь и в лесу тенистом укроюсь,
В чаще кустарника там усну, если только позволит
Холод и слабость моя и ко мне сон спустится сладкий, –
Как бы добычей диких зверей не сделаться легкой!»
После таких размышлений ему показалось полезным
Двинуться в лес. Поспешив от реки, нашел недалеко
Лес близ реки на холме, подошел к двум деревьям, растущим
Рядом, вплотную совсем: к плодоносной маслине и дикой.
Ветры сырые продуть не могли бы сквозь эти деревья,
Ярким лучам Гелиоса никак не проникнуть сквозь листья73,
Даже дождям проливным не проникнуть под ветви деревьев.
Так и росли те маслины, сплетенные густо ветвями.
Ложе на них себе Одиссей приготовил, нагребши
Много листьев руками, – их куча лежала большая:
Двое, трое могло укрыться под этой листвою
Зимней порой, когда наибольший свирепствует холод.
С радостью кучу увидел тогда Одиссей богоравный,
Сверху на листья лег и ими себя он засыпал.
Словно когда человек, от соседей живущий далеко,
Прячет в золе головню на конце отдаленного поля,
Искры огня сберегая, за ним не ходить бы к соседям,
Листьями так он покрылся. Ему богиня Афина
Сладкий навеяла сон на глаза и сомкнула ресницы,
Чтобы как можно скорей прекратилось его изнуренье.

Шестая песня

Прибытие Одиссея к феакам. (32-ой день)
I.	Схерия, остров феаков.		3	-12
II.	Сон Навсикаи		13	-47
III.	Навсикая на берегу моря.		48	-115
	1.	Отправление	48
	2.	Работа и игры	88
IV.	Одиссей и Навсикая		115	-331
	1.	Пробуждение Одиссея	115
	2.	Одиссей умоляющий	139
	3.	Помощь Навсикаи	186
V.	Одиссей в роще		322	-331

Так почивал Одиссей пресветлый, в страданиях твердый,
Сном и тяжким трудом изнуренный. Однако Афина
В это время пришла к феакам, в город земли их.
Некогда раньше они в Гиперее широкопространной74
Жили, близко от гордых и буйных циклопов, намного
Силою их превышавших и часто им вред приносивших.
Вот почему Навситой боговидный переселил их,
В Схерии их поселил, вдали от людей хлебоядных,
Новый свой город стеной окружил и построил жилища,
Храмы воздвиг богам и поля разделил на участки;
Керой затем усмиренный, сошел он в Аидову область:
Правил теперь Алкиной, от богов получая советы.
К дому его пришла совоокая дева Афина:
В отчий дом она Одиссея вернуть замышляла.
Быстро пошла к почивальне, искусно построенной; спала
Девушка там, богине подобная видом и станом,
Дочь Алкиноя, вождя, феакийскйх племен, Навсикая;
С нею, с обеих сторон от закрытых дверей почивальни,
Две, от Харит красоту получившие, спали служанки.
Как дуновение ветра, она устремилась к постели
Девушки, встала там к изголовью и слово сказала,
Став похожей на дочь мореходца Диманта, какая
Ей наиболее милой была однолеткой-подругой;
Ей уподобившись, так совоокая дева сказала:
«Разве тебя, Навсикая, такой родила нерадивой
Мать? у тебя лежат без вниманья прекрасные платья.
Скоро свадьба твоя, на которой самой нарядиться
Должно, а также тех оделить, за которыми будешь
Следовать, чтобы были одни хорошие только
Толки в людях, на радость отцу и матери милой.
С ранней зарею мыть одежды отправимся вместе,
Я за тобою иду, как помощница, чтобы скорее
Дочиста вымыть одежды: недолго тебе незамужней
Быть, ибо сватают в нашем народе тебя феакийцы
Лучшие. Ты и сама в народе знатнейшего рода.
Ну, отца разбуди знаменитого; с ранней зарею
Мулов пускай запрягать в повозку велит, на которой,
Мы повезем пояса, покрывала, красивые платья;
Ехать самой тебе, чем пешком, приличнее будет,
Ибо не близко совсем отстоят от города мойни.»
Так сказав, ушла совоокая дева Афина
В выси Олимпа, где, говорят, у бессмертных жилища
Вечные и никогда не колеблются ветрами, ливней
Там не бывает, а снег там не падает хлопьями: чистый
Воздух безоблачный там и сиянье прозрачное льется;
Там пребывают, всегда наслаждаясь, блаженные боги.
Мысли такие внушив, на Олимп улетела богиня.
Вышла на небо Заря пышнотронная, и Навсикая
Встала, проснувшись сейчас же, и сну своему изумилась;
Быстро пошла к отцу дорогому и к матери милой
Им рассказать. Застала обоих родителей дома:
Мать у жаровни сидела и пряла из шерсти багряной
Нить, позади служанки сидели и пряли; отца же
Встретила возле дверей: к басилеям на совещанье
Он выходил, куда феаками знатными зван был.
Близко к отцу своему она подошла и сказала:
«Папа милый, запрячь дли меня не велишь ли повозку75
Доброколесную, чтобы везти могла я одежды
Мыть на реку, ибо слишком они уже загрязнились.
Чистое платье иметь и тебе самому подобает,
Ибо сидишь всегда на совете средь первых в народе;
Пять сыновей у тебя, проживающих в доме отцовском,
Двое женатых, трое еще неженатых: в опрятных
Платьях они постоянно хотят выходить в хороводы
Петь и плясать, – обо всем позаботиться этом должна я.»
Так и сказала, стыдясь говорить о собственной свадьбе
Даже отцу своему. Хорошо все подметив, сказал он:
«Милая дочь, без отказа получишь ты мулов, а также
Прочее все; иди, повозку тебе приготовят
Доброколесную слуги, а сверху приладят и короб.»
Кончив, прислужликам он велел, и те подчинились:
Раньше во двор привезли на колесах для: мулов повозку,
Мулов затем, под ярмо подведя, запрягли в ту повозку.
Светлые платья, одежды из комнаты вынесла дева,
Это все уложила она на повозке прекрасной,
Махь поставила сверху с едою обильною ящик,
Вкусных вещей наложив, и тут же в кожаном мехе
Козьем вино. Взошла на повозку прекрасная дева.
Мать подала в золотом сосуде масло сырое,
Чтобы им натереться с подругами после купанья;
Вожжи блестящие в руки взяла Навсикая и плетку,
Ей, погоняя, хлестнула, – и топот послышался мулов,
Неутомимо бежавших, одежды и девушку везших,
Но не одну: за нею спешили другие служанки.
Так и домчались они до реки, хорошо протекавшей;
Многие мойни там были и столько воды протекало
Быстро, что можно помыть и самые грязные платья.
Мулов, на место приехав, они распрягли, отвязали,
К берегу водоворотной реки пригнали, лустили
Сочные травы щипать по лугам. С повозки руками
Вынули платье, одежду, затем, погружая их в воду,
В ямах топтали еще, соревнуясь друг с другом усердно.
После, когда постирали, помыли грязные платья,
Их по порядку они расстелили по берегу моря,
Где камешков оно вымывало больше на сушу.
Сами после купанья натерлись маслом до блеска,
Завтраком после того на речном берегу насладились,
Сохнуть оставив платья сырые на солнечном свете.
Вдоволь пищи покушав, сама, равно и служанки,
Сбросив повязки с голов, затеяли пенье и пляску
С мячиком; петь и плясать начинала для них Навсикая.
Как Артемида богиня, спускаясь с высоких Тайгетских
Гор иль с горы Эриманта, из лука стрелы пускает
В быстрых оленей, вепрей, своей наслаждаясь охотой;
Зевсовы дочери-нимфы лесные следуют вместе,
Игры ведут, хоровода, Латона же, радуясь, смотрит:
Голову держит и лоб Артемида выше всех прочих,
Все хоть прекрасны, легко распознать между ними богиню, –
Девушка так Навсикая среди остальных выделялась.
Но когда наступила пора им домой возвращаться,
Мулов уже запрягли, уложили чистые платья, –
Тут богиня Афина иное замыслила дело:
Чтобы Одиссей пробудился, увидел прекрасную деву,
Чтоб в город феаков она свела Одиссея.
В девушку бросила мяч басилеева дочь Навсикая,
Но не попала в нее: полетел он в бурлившую воду.
Вскрикнули девушки громко! На крик Одиссей пробудился;
Сел и обдумывать стал он, в душе размышляя и в мыслях:
«Горе мне! Снова в какую попал неизвестную землю?
Дикие ль здесь живут, совсем нечестивые люди,
Или же гостеприимство блюдут, богов почитая?
Женские крики сюда ко мне донеслись. Я не знаю,
Нимфы ли то, что живут на горах и высоких вершинах
Или в истоках рек, на лугах, обильных травою?
Нет ли близко людей, говорящих раздельною речью?
Ну, пойду я отсюда, исследую сам и увижу!»
Кончив так, пошел из кустов Одиссей многосветлый,
С листьями ветку в чаще сорвав могучей рукою,
Чтобы на теле прикрыть обнаженное стыдное место.
Быстро пошел он, как лев, что идет, полагаясь на силу,
В бурю ли, в дождь проливной ли; глаза у него разгорелись
Пламенем ярким; идет на быков, на овец и баранов,
Рвется на диких оленей: желудок его понуждает
К мясу пробиться, хотя бы пришлось прорываться в ограду.
Так Одиссей был намерен до девушек пышноволосых,
Голым хоть был, дойти: заставляла нужда поневоле.
Им показался он страшным, испачканный тиной морскою:
В страхе к реке бежали, одна обгоняя другую.
Лишь осталась одна Алкиноева дочь: ей Афина
В сердце вложила отвагу и выгнала страх из суставов.
Твердо стояла на месте она. Одиссей колебался:
Иль обнимет колени прекрасной девушки, или,
Стоя поодаль, словами смиренными будет молить он,
Город, быть может, укажет и даст одежду для тела?
Так размышляя об этом, признал, наконец, наилучшим:
Стоя вдали, обратиться с умильными к ней со словами,
Чтобы тем, что обнял ей колени, ее не разгневать.
С речью искусной смиренно сейчас же к ней обратился:
«Смертная ты иль богиня, тебя на коленях молю я!
Если одна из богинь, живущих на небе широком,
С дочерью Зевса владыки сравню я тебя, с Артемидой,
С нею больше всего по величию, виду, осанке!
Если же ты из людей, на земле обитающих, смертных, –
Трижды блаженны тогда отец и мать дорогая,
Трижды блаженны братья родные твои; постоянно
С искренней радостью смотрят они на тебя, все родные,
Видя, как отпрыск их в хороводе поет, выступая.
Но блаженнее прочих намного того я считаю,
Женится кто на тебе, перевысив прочих дарами,
Ибо еще нигде не видел глазами такого
Мужа иль женщину: я на тебя с изумленьем взираю!
В Делосе видел когда-то такую же стройную пальму,
Отпрыск ее, растущий вблизи алтаря Аполлона;
Я ведь и там бывал, и со мною спутников много
Ехало дальше, где с нами случились несчастия злые –
Так и там, лишь увидел, стоял, изумленьем охвачен,
Долго: земля никогда не рождала прекраснее пальмы76!
Так на тебя с восхищеньем великим гляжу, но коленей
Я не смею коснуться. Настигнут я страшной бедою:
Только на день я двадцатый из темного вырвался моря,
Где до вчерашнего дня от Огигии острова вихри
Буйные гнали меня по волнам, и сюда был доставлен
Демоном, чтобы, быть может, и здесь претерпеть мне несчастье,
Ибо, я думаю, боги еще мне пошлют испытанья.
Ты же меня пожалей, о владычица: вытерпев много,
К первой тебе пришел, других никого я не знаю
В городе здесь живущих, владеющих этой землею.
К городу путь укажи и дай мне прикрыться хоть лоскут
Ткани, какой обернула одежды, сюда направляясь.
Боги за это тебя наградят по желанию сердца,
Мужем и домом тебя наградят, и семейным согласьем,
Ибо лучше нет, ничего не бывает на свете,
Если в согласии добром друг с другом они проживают,
Муж и жена, врагам одним на зависть и горе,
Добрым на радость, себе же самим на блаженство и счастье!»
Так Навсикая ему, белокурая дева, сказала:
«Странник, на низкого ты непохож, ни на глупого мужа.
Зевс Олимпиец удачу и счастье дает без разбора
Людям, добрым и злым одинаково, как пожелает.
Так и тебе, быть может, послал испытанье; его ты
Выдержать должен. Теперь ты к нашему городу прибыл, –
Вот почему нуждаться не должен в платье и в прочем,
Что бедняку и гостю просящему дать подобает.
Город тебе укажу и скажу названье народа:
В городе здесь живут феаки, владея землею;
Дочь благодушного я Алкиноя, вождя и владыки:
Он у феаков силой и властью великой владеет!»
Так и сказав, приказала прекрасноволосым служанкам:
«Стойте, служанки, куда разбежались вы, мужа увидев?
Может быть, вы считали его злоумышленным мужем?
Нет никого из людей и на свет никогда не рождалось,
Кто бы к нам сюда приехал, в землю феаков77,
Брань и вражду принося, – мы настолько любезны бессмертным,
С краю далеко от прочих живем, окруженные морем
Бурным, и смертные люди другие не сносятся с нами.
Это какой-то случайно попал злополучный скиталец;
Нам позаботиться нужно о нем: под защитою Зевса
Странники все, бедняки, – дорога им и малая помощь.
Дайте, служанки, скорее поесть и напиться пришельцу,
Вымойте гостя в реке, где спокойней от сильного ветра.»
Кончила. Те, друг друга позвав, подошли. Одиссея
Там посадили на место защитное, где приказала
Им Навсикая, дочь Алкиноя, вождя феакийцев,
Возле него положили хитон и плащ, и другое
Платье и подали масло сырое в сосуде прекрасном,
Вымыть его собираясь в потоке с водой многоструйной.
Но Одиссей пресветлый на это ответил служанкам:
«Девушки, встаньте поодаль, чтоб вымыться мог хорошо я;
Сам я тину морскую отмою и пену, натрусь я
Маслом, как следует: масло давно уж неведомо телу.
Но перед вами открыто не стану я мыться, – ведь стыдно
Мне обнаженным быть средь девушек пышноволосых.»
Кончил. Далеко они отошли, Навсикае сказали:
Только тогда Одиссей многосветлый стал мыться в потоке,
Грязь отмыл, ему покрывавшую спину и плечи,
Грязную пену морскую он стер с головы совершенно;
После, вымывшись чисто, натершись оливковым маслом,
В чистое платье, какое ему принесли, нарядился.
Сделала тут Одиссея Афина, Зевсова дочерь,
Выше по росту, а телом полнее, густыми кудрями
Волосы на голове, гиацинту подобно, пустила.
Словно мастер, свое ремесло переняв от Гефеста
Бога, равно от Паллады Афины, прекрасные вещи78
Делает, золотом их серебро покрывая искусно, –
Плечи и голову так озарила ему красотою.
Сел, отошедши далеко по берегу моря, блистая
Блеском приятной красы своей. Изумленная дева
Так сказала своим служанкам прекрасноволосым:
«Вы, белорукие девы, послушайте, что вам скажу я:
Этот, к феакам прибывший, приехал не всех против воли
Вечных блаженных богов, на Олимпе высоком живущих,
Ибо прежде он мне показался таким безобразным,
Стал же похожим теперь на бессмертных, владеющих небом.
Если бы мужем моим такой пожелал называться,
Здесь поселился бы жить, навсегда захотел бы остаться!
Дайте, служанки, скорее питья и пищи пришельцу!»
Кончила. Выслушав деву внимательно, ей подчинились:
Возле него, Одиссея, поставили пищу с напитком.
Ел он и пил, Одиссей пресветлый, в страданиях твердый,
С жадностью, ибо давно уж еды никакой не касался.
Тут белокурая дочь Алкиноя иное решила:
Чистые платья собрав, уложила их на повозку,
Мулов крепкокопытных запрягши, взошла на нее же.
После ему предложила и ласково слово сказала:
«Встань, пора нам уже, мы теперь отправляемся в город;
В дом, говорю я, отца моего добродушного скоро
Сам придешь и там наилучших увидишь феаков.
Сделай, как я предлагаю, – не кажешься мне неразумным:
Раньше, полем пока пойдем и возделанной нивой,
Сам ты вместе иди со служанками сзади повозки
С мулами, следом за мной, впереди я буду в дороге.
К городу лишь подойдем мы, – высокие стены увидишь,
С двух сторон от него увидишь прекрасную гавань
С узким въездом в нее: суда обоюдокривые
Въезд обрамляют, и в ней навесы для каждого судна;
Там же поблизости площадь и храм Посейдона прекрасный,
Врытыми в землю камнями с боков там площадь покрыта;
Там для черных судов корабельные снасти готовят,
Крутят веревки, канаты причальные, весла стругают,
Ибо заботят феаков суда обоюдокривые,
Мачты и весла судов, но не лук и колчан со стрелами,
Ибо они, веселясь, разъезжают по морю седому.
Все-таки я избегаю на площади их пересудов
Горьких, насмешливых – много охальников дерзких в народе, –
Чтобы из встречных никто не сказал обо мне, не подумал:
“Что за пришелец прекрасный последовал за Навсикаей?
Где разыскала такого? Супругом, быть может, ей будет?
Иль потерпевший крушенье на море скиталец из дальних
Стран, потому что соседей у нас не имеется близких,
Или спустился сам бог с небес на усердные просьбы
Девы, останется мужем ее навсегда у феаков.
К лучшему то, что себе супруга нашла иноземца,
Ибо она своих не считает достойными даже,
Много хотя женихов благородных сваталось наших.”
Могут вот так обо мне говорить, – неприятно мне будет.
Но и другую я осужу, которая против
Воли родительской, воли отца или матери милой,
Будет общенье иметь с человеком до свадьбы открытой;
Слово, поэтому, странник, исполни мое, и получишь
Быстро тогда от отца моего возвращенье в отчизну.
Рощу тополей черных Афины найдешь близ дороги;
Там ручей протекает, вокруг луга зеленеют,
Возле – участок отца моего, виноградник цветущий,
Близко от города так, что голос кричащего слышно.
В роще Афины останься на время, пока я успею
В город приехать, вернуться домой к родителям милым;
Но лишь уверишься в том, что успела домой я вернуться,
В город феаков иди тогда и расспрашивай встречных,
Где Алкиной проживает, родитель мой великодушный?
Дом наш легко узнать, к нему приведет и младенец
Глупый: такого дома большого у прочих феаков
Нет, не построено больше, как дом Алкиноя героя.
Но лишь войдешь ты во двор и откроешь в переднюю двери,
Быстро по дому пройди, чтоб до матери милой добраться:
Мать сидит у огня очага и багряную пряжу
Крутит при блеске огня, прислонившись к высокой колонне:
Пряжа – глядеть удивленье; сидят за нею служанки.
Там же, к тому ж очагу и отцово придвинуто кресло:
Сидя на кресле, вином услаждается, словно бессмертный.
Кресло его обойди и у матери милой колени79
Ты обними и проси, чтоб увидеть возможно скорее
Радостный день возвращенья в отчизну, далекую даже.
(Если она к тебе отнесется вполне благосклонно,
Можешь уверенным быть, что увидишь родных, возвратившись
В дом прекрасный свой, в дорогую отцовскую землю).»
Так сказав, Навсикая ударила мулов блестящей
Плеткою: сразу берег реки не замедлив оставить,
Быстро те побежали, копытни топая звучно;
Правила ими искусно она, чтобы пешими следом
Шли Одиссей и служанки: бичом ударяла со смыслом.
К роще когда подошли, посвященной богине Афине,
Солнце уже зашло. Одиссей задержался в той роще.
Стал он дочери бога великого Зевса молиться:
«Зевса державного дочь Атритона, выслушай просьбу80!
Прежде, когда я крушенья терпел на морях, Посейдоном
Славным гонимый, меня не хотела ты выслушать раз хоть:
Дай найти приют у феаков и жалость в них вызвать!»
Так он молился. Мольбу услыхала Паллада Афина,
Но ему не предстала воочию, ибо боялась
Брата отца Посейдона, который на Одиссея
Гневался сильно, пока Одиссей не приехал в отчизну.

Седьмая песня

Приход Одиссея к Алкиною. (Вечер 32-го дня)
I.	Навсикая дома		1	-18
II.	Одиссей перед появлением в доме Алкиноя		14	-134
	1.	Помощь Афины	14
	2.	Украшения в доме Алкиноя	81
	3.	Сад Алкиноя	112
III.	Одиссей в доме Алкиноя		135	-347
	1.	Смиренная просьба	135
	2.	Гостеприимство	155
	3.	Вопросы Ареты	230
	4.	Ответ Одиссея	240
	5.	Обещание Алкиноя	298
	6.	Отход ко сну	335

Так умолял Одиссей пресветлый, твердый в страданьях.
Девушка тою порою на мулах приехала в город81,
Возле дома отца знаменитого остановилась,
Встала в преддверии дома, сойдя с повозки прекрасной;
Богоподобные братья, встречая, ее окружили,
Мулов затем распрягли и домой унесли всю одежду.
В спальню свою Навсикая прошла, где огонь развела ей
Старая Эвримедуса, рабыня ее из Эпира.
Некогда раньше ее на кривом корабле из Эпира
Вывезли, дали затем Алкиною в подарок, почетный,
Ибо феаками он управлял и как бог почитался.
Здесь воспитала она белокурую дочь Алкиноя.
В доме огонь она разожгла, готовя ей ужин82.
К городу тою порой Одиссей приближался. Афина,
Доброе в мыслях придумав, его окружила туманом,
Чтобы из смелых феаков никто его не обидел
Словом насмешливым, чтобы при встрече не выведал, кто он?
В город прекрасный когда намерен войти был, с Афиной
Встретился там, с совоокой богиней, образ принявшей
Девушки юной, с кувшином в руках проходившей навстречу.
Встала пред ним. Одиссей пресветлый спрашивать начал:
«О дитя, меня не проводишь ли в дом Алкиноя,
К дому вождя, который феаками здесь управляет,
Ибо я странник-пришлец, потерпевший крушенье, сюда же
Прибыл из дальней земли, людей никого я не знаю,
В городе здесь живущих, владеющих этой землею.»
Так сказала в ответ совоокая дева Афина:
«Я, чужестранец-отец, покажу этот дом, потому что
Близко стоит он от дома отца моего; но за мною
Молча дорогой иди, сама я предшествовать буду,
И на людей не смотри, никого не расспрашивай встречных,
Ибо не любят они сюда попавших пришельцев,
Дружески не принимают приезжих из стран отдаленных,
Но, на свои суда полагаясь на быстрые, смело
По морю плавают, ибо позволил земли колебатель;
Мчатся у них суда, как на крыльях, как мысль человека.»
Кончив, дальше его повела Паллада Афина
Быстро, за ней по следам божества Одиссей подвигался,
И ни один корабельщик отважный, никто из феаков
Видеть не мог, как шагал он по городу, ибо Афина,
Пышноволосая дева могучая, в мыслях задумав
Доброе, тьмою покрыла божественный вид Одиссея.
Гавани там Одиссей дивился, судам соразмфным,
Месту сборищ героев, стенам высоким и длинным
С кольями, вбитыми часто: на стены глядеть – загляденье.
Оба когда подошли к басилееву славному дому,
Первой сказала так совоокая дева Афина:
«Вот, чужестранец-отец, этот дом прекрасный, который
Мне приказал показать; басилеев найдешь там, питомцев
Зевса, вкушающих ужин. Войди же, ничем не смущаясь:
Смелому мужу во всяких делах удача бывает,
Если явится даже из дальнего места чужого.
Деспойну в доме прежде всего найти постарайся83,
Имя ее и прозванье Арета, от предков от тех же.
Род ведет, от каких Алкиной басилей происходит.
Некогда сына имел Навситоя земли колебатель,
Сына жены Перибои, красивейшей женщины видом,
Дочери младшей гиганта могучего Эвримедонта;
Прежде последний был басилеем надменных гигантов,
После ж и сам он погиб, и сгубил нечестивое племя.
С нею смешался в любви Посейдон и родил Навситоя,
Сердцем отважного: он управлял страною феаков.
После родил Навситой Рексенора, еще Алкиноя.
Но Рексенора, еще молодого супруга, который
Дочь лишь имел дорогую Арету, серебряным луком
Феб убил. Алкиной племянницу сделал женою
И уважал, как другие мужья уважать не умеют
Собственных жен, под началом супруга ведущих хозяйство.
Так же сердечно и все сыновья ее уважали,
Как и сам Алкиной, и весь народ феакийдев:
Лишь по городу видят идущей, все горожане
Радостно словом ее привечают, глядят как на бога;
Разумом здравым она владеет и полным рассудком,
Многим советы дает, даже споры мужей разрешает.
Если она к тебе с благосклонной душой отнесется84,
Можешь уверенным быть, что родных увидишь, вернувшись
В дом свой с кровлей высокой, в свою отцовскую землю.»
Кончила так и ушла совоокая дева Афина,
Схерию милую тотчас покинула морем пустынным
И к Марафону помчалась, к широкодорожным Афинам;
В дом крепкозданный она к Эрехтею пришла. Одиссей же
К славному дому пришел Алкиноеву; сердце стучало
Сильно, когда стоял, через медный порог не решаясь
Сразу ступить, ибо дом Алкиноя с высокою кровлей
Словно сиянием солнца иль месяца весь озарен был:
Медные стены везде от порога и дальше сияли
Блеском ярким, над ними повсюду карниз темносиний.
Двери в крепком дому золотые внутри закрывались,
Были из серебра косяки на медном пороге,
Также из серебра над дверьми перекладина, ручка
К ним золотая; два пса, золотой и серебряный, возле:
С творческим замыслом их построил Гефест хромоногий,
Чтоб у дверей стерегли благодушного дом Алкиноя;
Были бессмертными псы, совсем никогда не старели.
Около стен, от порога идущих, до самых последних,
Всюду расставлены кресла, покрытые тонкою тканью;
Вытканы ткани прекрасно руками искусными женщин:
Знатные люди, вожди феаков сидели на этих
Креслах и здесь на пирах всегда хорошо угощались.
Статуи мальчиков там золотых на высоких подставках
Славной работы стояли, горящие факелы были
В руки им вставлены, свет гостям разливавшие ночью.
Женщин рабынь у него в дому пятьдесят находилось:
Те золотое зерно жерновами мололи, другие
Ткали разные ткани иль, сидя за пряжею шерсти,
Словно листья качались на тополе стройном; их ткани
Сотканы так, что течет, не впиваясь в них, жидкое масло.
Сколько выше феаки других мореходцев в искусстве
Ездить по морю на быстрых судах, столько жены феаков
Лучшие ткани ткут: в избытке дала им Афина
И рукоделий прекрасных искусство, и здравый рассудок.
Возле входных дверей за двором находился громадный
Сад, по размерам в четыре участка, вкруг сада – ограда.
В части одной вырастало высоких много деревьев
Разных: груши, гранаты и яблони зрели плодами
Лучшими, сладкие смоквы, маслины цветущие были.
Там постоянно плоды созревали на этих деревьях,
Летом, равно и зимой, круглый год: дуновеньем Зефира
К жизни одни вызывались, другие же зреть начинали.
Яблоко зрело здесь за яблоком, груша за грушей,
Кисть винограда за кистью, за смоквой сладкая смоква.
В части сада второй виноград многоплодный насажен,
Тут же, с другой стороны, площадка на ровном и гладком
Месте для сушки на солнце: здесь сушат, а там собирают,
Третьи еще выжимают; но есть и незрелые кисти:
Цвет набирают одни, другие зреть начинают.
Вскопаны в третьем участке высокие рыхлые грядки:
Овощи разные здесь вызревают весь год непрерывно.
Два ручья протекают: по саду всему извиваясь,
Первый течет, а второй под порог во дворе протекает
К долу высокому: здесь горожане черпают воду.
Вот каковы изобильны бессмертных дары Алкиною.
Стоя, дивился всему Одиссей, в испытаниях твердый.
Но, насмотревшись на все и дивясь изобилью такому,
Через порог он войти не замедлил во внутренность дома.
Там нашел феакийских вождей и советников лучших;
Все на пиру возлиянья творили Аргоубийце
Зоркому: вспомнив о ложе, в конце Гермесу возлили.
Многострадальный, подобный богам Одиссей продвигался
Быстро по комнате, скрытый густою тучей Афины;
Так подошел к басилею сперва Алкиною, к Арете,
Обнял руками своими колени ее. И тогда лишь
Туча священная вкруг Одиссея рассеялась: вдруг он
Видимым стал. За столом приумолкли все гости, увидев,
И на него с изумленьем глядели. Молить стал Арету:
«Дочь Рексенора, богам подобного мужа, Арета!
Выстрадав много, к коленям твоим припадаю; супруга,
Как и гостей всех, молю: наградят их счастливою жизнью
Боги, и детям своим да оставит имущество каждый.
Дом и земельный участок, каким награжден от народа.
Мне ж отправленье домой устройте, чтобы приехать
Быстро: давно уж в разлуке с родными терплю я страданья.»
Так он закончил и сел на очаг, на пепел горячий85
Возле огня. Воцарилось молчание. Гости притихли.
Старый герой Эхеней, наконец, обратился со словом;
Он изо всех феаков старейшим годами был мужем,
Умным советником был, ибо в жизни много изведал.
К ним благосклонно ко всем Эхеней обратился со словом:
«Так поступать, Алкиной, не годится совсем с чужеземцем:
Странник сидит на золе очага, на пепле горячем!
Все твоего ожидают приказа и медлят с ответом.
Ну же, скорее подняв чужеземца, на лучшее кресло
Возле себя посади и вестникам дай приказанье
Воду смешать и вино, возлиянье свершить громовержцу,
Ибо Зевс – покровитель смиренно просящих скитальцев.
Ключница страннику пусть еду принесет из запасов.»
Лишь Алкиноева сила святая услышала это,
За руку взяв Одиссея, имевшего хитрый рассудок,
С пепла подняв очага, посадила на лучшее кресло,
Сыну подняться велев Лаодамасу, смелому мужу, –
Был он любимейшим сыном, с родителем рядом сидел он.
Воду служанка ему в золотом превосходном кувшине,
Чтобы руки умыть, над серебряным тазом держала,
Гладко обтесанный стол Одиссею подставила после.
Хлеб принесла, разложила почтенная ключница, выдав
Разных съестных из запасов, охотно прибавленных ею.
Пил и ел Одиссей многосветлый, в страданиях твердый.
Вестнику после того Алкиноева сила сказала:
«В чаше напиток смешай, Понтоной, и пирующим в доме
Всем разнеси, чтобы Зевсу могли совершить возлиянье:
Громоигратель Зевс – покровитель смиренно просящих.»
Так приказал. Понтоной приготовил в кратере напиток
Сладкий, по кубкам разлил и в порядке пирующим подал.
После, когда возлили и выпили, сколько хотели,
К ним обратился тогда Алкиной с приказаньем и молвил:
«Слушайте все, феаков вожди и советники, чтобы
Высказать мог, что душа и сердце в груди повелели:
Ужинать кончив, теперь по домам расходитесь, ложитесь
Спать, а на завтра я в большем числе приглашаю старейшин,
Чтобы опять угостить подобающе гостя, и, жертвы
Вечным богам принеся, позаботимся, чтобы отправить
Гостя так, чтоб ни в чем не нуждался и мог без заботы
Ехать на наших судах, чтобы мог он скорее увидеть
Радостный день приезда в отчизну, далекую даже,
Чтобы в пути никаких не случилось бедствий, ни горя
Вплоть до приезда в отчизну его дорогую, а дома
Пусть он выносит, что Айса и пряха Клото присудили86,
Все, что соткали ему при рожденьи суровые сестры.
Если же это один из бессмертных, спустившийся с неба,
Что-то иное тогда замышляют блаженные боги,
Ибо к нам они нередко приходят открыто,
Видим их мы явно, когда гекатомбы приносим,
С нами участвуют в пире, где сами мы сидя пируем.
Если ж кого из богов феаки в пути повстречают,
Боги от них никогда не скрываются, ибо близки мы
Им, как циклопы иль как племена первобытных гигантов.»
Так Алкиною на это сказал Одиссей многомудрый:
«Нет, Алкиной, по-иному ко мне отнесись, потому что
Я непохож на бессмертных, владеющих небом широким,
Видом всем и осанкой, но смертному мужу подобен.
Больше того: из людей вы не знали другого, кто столько
Выстрадал бед, кто мог бы со мною горем сравняться.
Много бы мог рассказать о горе, испытанном мною,
Сколько всего уже перенес я по воле бессмертных!
Но мне раньше поесть позвольте, как ни прискорбно,
Ибо ничто не сравнится с терзаньем желудка пустого:
Голод не даст позабыть о себе, постоянно напомнит,
Как человек ни страдает от горестей многих душою.
Так и со мною: хоть горесть великую в сердце ношу я,
Все же и горесть никак не дает позабыть о желудке,
Есть и пить понуждает, хоть много я выстрадал бедствий.
Вы ж не замедлите завтра, прошу я, с зарей восходящей
В дом мой, в отчизну отправить несчастного странника: много
Вынес я, но лишь увидеть отчизну, добро, домочадцев
В доме с высокою кровлей, тогда – хоть и жизни лишиться!»
Кончил. Они же согласно одобрили и предложили
Гостя отправить в отчизну: как следует, все рассказал он.
После, когда возлили и выпили, сколько хотели,
Все по домам разошлись, чтобы лечь, успокоиться на ночь.
Светлый один Одиссей не покинул палаты, остался,
Рядом сидеть продолжая с Аретою и с Алкиноем87,
Богу подобным. Служанки уже со столов убирали.
Им Арета тогда белорукая слово сказала,
Ибо, увидя на госте хитон и другую одежду,
Сразу узнала свою со служанками вместе работу;
К гостю так обратившись, крылатое слово сказала:
«Странник, об этом я прежде тебя спросить бы хотела,
Кто ты? Откуда попал? Кто выдал тебе это платье?
Разве ты сам не сказал, что, по морю блуждая, приехал?»
Ей отвечая на это, сказал Одиссей многоумный:
«О басилея! Ответить подробно тебе затрудняюсь,
Ибо небесные боги послали мне множество бедствий.
Но я отвечу, о чем ты узнать и разведать желаешь.
Остров Огигия некий лежит в отдаленьи на море,
Там Калипсо живет, коварная дочерь Атланта,
Пышноволосая, силы великой богиня, но с нею,
Бог ли то или муж, никто не общается вовсе.
Демон привел лишь меня, злополучного, к ней поневоле
С просьбою, после того как Зевс, в быстроходное судно
Светлую молнию бросив, его расщепил на две части;
Смелые спутники все другие погибли в пучине,
Но, уцепившись за киль корабля обоюдокривого,
Девять носился я дней, и к Огигии острову боги
Бросили в темную ночь на десятый; жила там богиня,
Пышноволосая нимфа Калипсо, принявшая гостя
Дружески-ласково: сильно меня полюбив, обещала
Сделать бессмертным меня, совсем не стареющим, – сердца
Все же в груди моего не могла обольстить совершенно.
Семь я, действительно, лет непрерывно у ней оставался,
Платье нетленное, дар от нее, орошая слезами.
Год круговратный уже начинался восьмой, – и тогда лишь,
Зевса ль приказ исполняя, свои ль изменив побуждения,
Стала приказывать мне вернуться в отцовскую землю.
Скоро на связанном крепко плоту отпустила, едою
Многою, сладким напитком снабдив и нетленной одеждой;
Ветер приятный послала попутный, – и плыл я семнадцать
Дней по безбрежному морю, далекий свой путь совершая.
Но в восемнадцатый день показались тенистые горы
Вашего острова; сердце от радости сильно забилось
В милой груди у меня. Но еще предстояло бороться
Много с бедой, какую воздвиг Посейдон колебатель:
Ветры свирепые он напустил на меня, преграждая
Путь, беспредельное море затем взволновал. Напрягаясь,
Плот я не мог направлять через волны безбрежного моря.
Буря действительно плот уничтожила. Я же, однако,
Плавая сам, перерезал пучину морскую. Пригнали
К берегу вашему волны и ветер меня, где даогли бы
Волны о берег разбить выходящего с моря на, сушу,
Если б хлестнули меня об утес на безрадостном месте.
Я же отплыть не замедлил обратно, пока не доплыл я
К устью реки, где увидел для высадки лучшее место:
Не было место скалистым, была защита от ветра.
Там я и вышел, собравшись с последними силами. Скоро
Ночь амбросийная наземь сошла. От реки удалившись,
В сторону выйдя, уснул я в кустарнике, в листья зарывшись.
Сон на меня бесконечный тогда божеством был навеян;
Там, хоть и скорбью томимый, проспал я действительно в листьях
Целую ночь до зари, затем до прихода полудня88.
Солнце когда заходило, от сладкого сна пробудился.
Тут на морском берегу я увидел игравших служанок
Дочери милой твоей, средь них сама – как богиня;
К ней я склонился с мольбою. Она поступила разумно,
Как надеяться даже нельзя, с молодыми встречаясь, –
Свойственно больше всего молодым поступать неразумно;
Темного вдоволь вина мне дала и еды изобильно,
Вымыр меня в реке, подарила мне эту одежду.
Сущую правду тебе рассказал я, как ни прискорбно.»
В очередь страннику так Алкиной сказал, отвечая:
«Странник, дочь поступила, конечно, неправильно, ибо
Лучше бы сразу тебя привести со служанками вместе
В дом, потому что ты первый ее умолял со слезами.»
Но, отвечая ему, возразил Одиссей многоумный:
«Ради меня, о герой, не брани благородную дочерь:
Мне предлагала она со служанками следовать вместе,
Но отказался я сам, ибо совестно было, боялся,
Как бы душа твоя не разгневалась, вместе увидев,
Ибо ведь вспыльчивы мы, на земле живущие люди.»
В очередь страннику так сказал Алкиной, отвечая:
«Странник! Сердце в груди моё совсем не такое,
Чтобы напрасно сердиться, – как следует лишь бы все вышло.
Если бы, – Зевс отец, Аполлон и богиня Афина! –
Муж такой же, как ты, одинаковых мыслей со мною,
Взял бы супругою дочь и моим назвался бы зятем,
Здесь поселившись у нас, – я дом и сокровища дал бы,
Если б остаться желал. Против воли никто из феаков
Здесь не удержит: Зевсу отцу неугодно бы было!
Завтра я устрою отъезд, чтобы знал хорошо ты;
Будешь дорогою спать, божественным сном укрощенный,
Наши когда мореходцы тебя при безветрии полном
В отчую землю твою повезут, иль куда пожелаешь,
Пусть отстоит хоть и дальше она, чем остров Эвбея89,
Дальше которого нет ничего, говорят мореходцы
Наши, на ней тогда побывавшие, как на свиданье
С Титием, Гайи сыном, водили туда Радаманта.
Ездили наши гребцы туда, легко совершили
Путь и в тот самый день отплыли оттуда обратно.
Сам ты увидишь тогда и узнаешь, насколько быстрее
Наши суда, а гребцы молодые насколько искусней!»
Так он сказал. Был рад Одиссей, в испытаниях твердый,
К Зевсу с мольбою смиренной затем обратился и молвил:
«Если б, о Зевс наш отец, Алкиной обещанье исполнил,
Вечная слава была бы о нем на земле плодородной,
Я же, быть может, попал бы к себе в дорогую отчизну!»
Так об этом оба они говорили друг с другом.
После того Арета служанкам своим приказала
Стлать в галерее постели, прекрасными крыть их коврами
Цвета пурпурного, сверху еще разостлать покрывала
С мягкими выше плащами, чтоб ими сверху укрыться.
С факелом вышли сейчас же из комнаты девы-служанки,
Чистое ложе постлали они в галерее звучащей,
После того, обступив Одиссея, его приглашали:
«Встань, чужеземец, иди ложиться, готово уж ложе.»
Звали так. Ему захотелось уснуть поскорее.
Так и уснул Одиссей многосветлый, в страданиях твердый,
Лишь в галерее звучащей на ложе точеное лег он.
Лег Алкиной у себя на постели во внутренней части
Дома; деспойна рядом себе приготовила ложе.

Восьмая песня

Сближение Одиссея с феаками. (33-й день)
I.	Собрание феаков на площади		1	-56
II.	Пение Демодока на пиру		57	-103
III.	Игры-состязания на площади		104	-417
	1.	Выступления юношей	104
	2.	Оскорбление Одиссея	131
	3.	Выступление Одиссея	165
	4.	Вмешательство Алкиноя	235
	5.	Песня Демодока (Об Аресе и Афродите)	266	-366
	6.	Пляски (и игра с мячом)	370
	7.	Чествование Одиссея	385
IV.	Ужик в доме Алкиноя		418	-586
	1.	Подарки и купание Одиссея	418
	2.	Встреча с Навсикаей	457
	3.	Песня Демодока о деревянном коне	500
	4.	Вопросы Алкиноя	535

Эос блеснула едва золотистым просветом на небе,
С ложа уже поднялась Алкиноя священная сила.
Встал Одиссей, городов сокрушитель, Зевса питомец;
Шла впереди перед ним Алкиноя священная сила
К морю на площадь феаков, вблизи от судов мореходных.
Лишь на площадь пришли, на камнях полированных сели
Рядом один и другой. В это время Паллада Афина90,
Вестника умного образ приняв Алкиноева, город
Весь обходила, замыслив устроить отъезд Одиссея;
К каждому мужу, к нему подойдя, обращалась со словом:
«Вы, феаков вожди и советники, все собирайтесь
Быстро на площадь – гостя увидеть, который недавно
В дом Алкиноя, вождя благодушного, издали прибыл:
Видом на бога похож он, по морю долго скитался.»
В каждом силу и дух будила такими словами.
Скоро заполнили площадь и скамьи на ней феакийцы.
Все, собравшись, ему изумлялись, когда рассмотрели
Доблести полного сына Лаэрта. В то время Афина
Голову, плечи ему красотой озарила небесной,
Сделала ростом выше, осанистей, видом полнее,
Чтобы всем феакам казался он милым, приятным,
Крепким и сильным, чтобы участвовать мог в состязаньях
Многих, в коих его испытать они пожелают.
Лишь собрались на площадь и в полном порядке расселились,
К ним Алкиной со словом ко всем обратился и молвил:
«Слушайте все, феаков вожди и советники, чтобы
Мог я высказать все, что в груди мне душа повелела:
Это мой гость; я не знаю, кто он, но в мой дом он явился;
Я не знаю, попал ли с запада он иль с востока,
Но домой отправить и срок назначить он просит.
Как обычно у нас, мы устроим его отправленье,
Ибо никто никогда, если в дом мой пришел как проситель,
Здесь не вымаливал долго в слезах своего отправленья.
Ну, на священное море мы вытащим черное судно,
Новое, в первый раз по морю плывущее; лучших
Юношей дайте ему пятьдесят и двух из народа;
Весла к уключинам все хорошо приладив, вернитесь
Снова сюда. А затем поскорее обед приготовить
В дом приходите: всего обильно я предоставлю,
Чтобы готовить обед молодым гребцам. Остальных же
Всех басилеев к себе скиптроносных в дом приглашаю,
Чтобы гостя принять как следует. Но отказаться
Я никому не позволю. Зовите певца Демодока,
Богу подобного: боги ему даровали искусство
Радость в песнях давать, если петь душа побуждает.»
Кончил так и пошел впереди, а за ним остальные,
Скиптры носящие. Вестник пошел за певцом богоравным.
Юных дали тут пятьдесят и двух мореходцев,
Судно готовить послали на берег бесплодного моря.
Юноши к судну когда подошли, на прибрежий моря,
Черное судно столкнули они на глубокое море,
С парусом мачту затем посредине поставили, дальше
Весла на кожаных петлях в уключинах прочно скрепили,
Белые после того паруса распустили пред мачтой
И, чернобокий корабль на якорь высокий поставив,
К дому большому пошли Алкиноя разумного. Скоро
Комната, двор, галерея наполнились густо мужами;
(Старые и молодые во множестве здесь собралися).
Им двенадцать овец заколол Алкиной, белоклычных
Восемь свиней, двух быков заколоть приказал кривоногих.
Кожу содрали, обед приготовили в доме обильный.
Скоро глашатай вернулся, певца желанного вел он;
Музы его возлюбили, но доброе дали и злое:
Зренья лишили его, даровали сладкое пенье.
Кресло ему Понтоной среброгвоздное в зале поставил
Возле колонны высокой, в средине гостей пировавших,
Звонкую он формингу првесил на гвоздь деревянный91
Возле певца головы, показав, как ее взять руками;
Стол Демодоку поставил прекрасный с корзиною с хлебом,
Тут же и кубок с вином, чтобы выпил, когда пожелает.
Руки простерли они к приготовленным яствам обильным.
Но лишь питьем и едою насытились, сколько желали,
Муза певца вдохновила воспеть им о подвигах славных
Песню, тогда до широких небес вознесенную славой,
Как Одиссей и Пелид Ахиллес поссорились как-то,
Ибо на жертвенном пире словами они обменялись
Самыми бранными, как владыка мужей Агамемнон
Втайне обрадован был, что поссорились лучшие мужи,
Ибо Феб Аполлон ему предсказал, прорицая
В Пифии, месте священйом, когда лишь вступил на порог он92
Каменной, чтоб получить предсказанье; началом то было
Бедствий троян и ахейцев, по воле великого Зевса.
Пел вот об этом тогда знаменитый певец. Одиссей же
Длинную мантию кверху пурпурную поднял руками
И к голове натянул, лицо ото всех прикрывая:
Слезы свои показать под бровями феакам стыдился.
Петь когда прекращал многосветлый певец, с головы он
Сдергивал мантию, слезы успев протереть под глазами,
Кубок двуручный затем поднимал он, богам возливая;
Петь начинал лишь опять Демодок, когда побуждали
Лучшие мужи петь, наслаждаясь пеньем прекрасным,
Снова тогда Одиссей с головою покрытою плакал.
Так скрывал ото всех остальных пролитые слезы.
Только один Алкиной рассмотрел, о слезах догадался,
Ибо сидел близ него и глубокие стоны расслышал.
Слово сказал он тогда феакам веслолюбивым:
«Слушайте вы, феаков вожди и советники! Все мы
Душу насытили, сколько хотели, как лучшим обедом
Так и формингой, с которой пиры неразлучны бывают...
Дом оставим теперь и в играх выступим разных,
Чтобы гость иноземный друзьям рассказал, возвратившись
В землю свою, насколько других мы людей превосходим
В беге, в кулачном бою, как в борьбе, так и в прыганьях, в плясках?»
Кончил так и пошел впереди, а за ним остальные.
Звонкую взяв из рук формингу, на гвоздь деревянный
Снова повесив, глашатай повел Демодока за руку
Той же из дома дорогой, которой пошли остальные
Лучшие мужи феаки на игры глядеть-любоваться.
Прибыли скоро на площадь. Туда неисчетная масса
Хлынула. Юношей много смелых уже поднималось.
Первыми встали тогда Акроней, Окиал с Элатреем
И Наутей с Анхиалом, затем Примней с Эретмеем,
Анабесин, Понтей и Прорей вслед за ними с Фоантом;
Встал Анфиал отважный, Тектонида сын Полипея,
Встал Эвриал, на Ареса похожий, на мужеубийцу,
Встал Навболид, по лицу и по стану из всех феакийских
Юношей после бойца Лаодама красивее прочих;
Встали три сына затем непорочного всем Алкиноя:
Старший из них Лаодам, Клитоней многосветлый и Галий.
Прежде шли у них, молодых, состязания в беге,
Место для бега у них от столба простиралось. Все вместе
Быстро они полетели, и пыль поднималась по полю.
В беге намного других превзошел Клитоней непорочный:
Как длинна борозда в нови, проводимая парой
Мулов, настолько же он впереди оказался отставших.
Стали затем в борьбе изнурительной те состязаться;
В ней, в свою очередь, всех превзошел Эвриал благородый.
В прыганье – пляске из всех Амфиал превосходнейшим вышел.
Всех Элатрей победил феаков в метании диска,
А Лаодам Алкиноид прекрасный – в бое кулачном...
После, лишь усладили вполне состязаньями душу,
К ним Лаодам, Алкиноя властителя сын, обратился:
«Други, сюда подойдите спросить иноземца, какую
Лучше он знает игру – состязанье? По росту, по бедрам,
Как по сильным рукам, по крепким плечам и по икрам,
Так и по видимой силе, – борец не плохой он, и возраст
Вовсе не старый его, сокрушен лишь тяжелой бедою;
Я утверждаю: ничто, кроме моря, не может настолько
Выбить из сил человека, хоть будь он очень могучим.»
В очередь так Эвриал на вызов сказал Лаодаму:
«О Лаодам, с этим словом как следует ты обратился;
С вызовом только сам подойди и добейся ответа.»
Только что это услышал прекрасный сын Алкиноя,
Встал, подойдя к середине, и так сказал Одиссею:
«Встань, иноземец-отец, испытай себя в состязаньях,
Знаешь какие: по виду ты кажешься в них искушенным;
Большей славы для мужа, пока на земле существует,
Нет, чем та, какую руками возьмет и ногами!
Ну, испытай себя, отгони от души все заботы,
Ибо недолго тебе дожидаться отъезда в отчизну:
Сдвинут уж в море корабль, и гребцы наготове в дорогу».
Так возражая ему, Одиссей хитроумный ответил:
«О Лаодам, почему принуждаешь меня, насмехаясь?
Мне теперь не до игр, но душа истомилась бедою:
Слишком великая боль на долю мне выпала раньше!
Здесь теперь, я сижу на собранья в тоске по отчизне
Милой своей, басилея и всех умоляя отправить.»
В очередь так Эвриал с насмешкою выступил прямо:
«Гость, непохож ты совсем на мужа, искусного в играх
И в состязаньях, каких между смертными много бывает,
Но на таких, что на судне своем, во главе над гребцами,
Часто морем плывут с товарами, их продавая,
Думают лишь о грузе, следят за корыстной продажей,
Ищут лишь барышей, – на участников игр не похож ты!»
Так, исподлобья взглянув, Одиссей многоумный ответил:
«Друг, ты плохо сказал, уподобившись дерзкому мужу93!
Боги не всех равно наделяют своими дарами,
Разумом, ростом высоким, искусством приятного слова;
Внешностью, видом иной привлечь вниманья не может,
Но красноречием боги его наделяют, и смотрят
Все на него с восхищеньем: уверенно он и приятно
Речь на собраниях держит и блещет своим красноречьем;
В городе если проходит, глядят на него, как на бога.
Видом подобен богам бывает иной, и однако
Прелести нет у него никакой в разговоре с другими.
Так по наружности ты прекрасен, красивее сделать
Даже и бог не мог бы, но разумом слабый совсем ты!
Душу в груди мою взволновал ты мне чрезвычайно,
Столь непристойно сказав. Но в играх я не несведущ,
Как наболтал ты, всегда меж первых на состязаньях
Был я, пока полагался на руки и возраст цветущий;
Но из-за бедствий теперь воздержался я, выстрадав много
В битвах с мужами, в борьбе со свирепыми волнами в море.
Все ж, перенес хоть и много страданий, попробую биться:
Слово твое, уязвив меня, взволновало мне душу!»
Кончив, мантии с плеч не снимая, за диск ухватился
Больших размеров и толще, и всех тяжелее по весу
Дисков тех, что метали феаки, одни за другими.
В воздухе диск раскачав, рукою могучею бросил:
Камень с гуденьем понесся, и в страхе к земле приклонились
Все от летевшего камня феаки, гребцы-мореходцы
Славные. Каменный диск пролетел через знаки феаков,
Пущенный сильной рукою. Афина, принявшая образ
Мужа, отметила знак и сказала затем Одиссею:
«Даже слепой различит, ощупав твой знак, иноземец,
Ибо с другими совсем не смешался и мною отмечен
Много всех впереди. Состязаньем утешиться можешь:
Дальше иль близко к нему никто не метнул из феаков!»
Так сказала. Был рад Одиссей, терпеливый в страданьях,
Рад, потому что нашел у чужих благосклонного друга.
С большей смелостью он к феакам тогда обратился:
«Вы, молодые, теперь перебросьте, – сейчас же сравняюсь
С бросившим дальше, или, уверен, его переброшу.
Все состязатели, сердце с душой кого побуждает,
Все выходите сюда, раз уж так меня рассердили:
Буду с любым состязаться в кулачном бою или в беге,
Иль в борьбе; с одним откажусь из всех – с Лаодамом,
Ибо я гость у него, – кто захочет с хозяином биться?
Только безумец какой, ни на что не годный, способен
Вызвать на спор или биться с хозяином гостеприимным
В крае чужом: иноземец такой лишь свое потеряет.
Но ни с кем из других не хочу отказаться: готов я
Встать лицом к лицу с кем угодно в любом поединке,
Ибо во всех состязаньях, обычных средь смертных, не плох я;
Гладкий натягивать лук и владеть им вполне я умею:
Мужа раньше других поражаю стрелою в отряде
Вражеском, будь хоть много со мною стреляющих вместе,
Ближе меня стоящих к тому, в которого целят;
Лишь один Филоктет изо всех, воевавших под Троей,
Превосходил меня по стрелянью из лука, других же
Всех, утверждаю, какие теперь на земле проживают
Смертные люди и хлебом питаются, я – много лучше!
С прежними все же мужами не мог бы теперь состязаться,
Как с эхалийским Эвритом, равно и с мужем Гераклом94;
Эти, бывало нередко, с богами мерялись луком, –
Умер поэтому скоро великий Эврит, не достигши
Старости дома: его Аполлон умертвил, рассердившись,
Ибо его самого вызывал состязаться он в луке.
Дальше метну я копье, чем стрелу из лука другие.
В беге только может меня победить из феаков
Кто-нибудь, ибо на море устал я и слишком измучен:
Бился с высокими долго волнами, имел не всегда я
Досыта пищи, – мои поэтому члены ослабли.»
Так он сказал, и притихло на площади, все замолчали.
Только один Алкиной, отвечая, сказал Одиссею:
«Гость, ничего не хотел ты сказать неприятного нашим,
Доблесть свою показать несомненную лишь пожелал ты,
В гневе на этого мужа, тебя оскорбившего, чтобы
Доблесть твою ни один не осмелился муж опорочить,
Если разум имеет, искусен в суждениях здравых.
Ну же, послушай теперь, что скажу, чтобы ты о героях
В месте другом рассказал, когда, быть может, пируя
В собственном доме с детьми своими, с женою своею,
Будешь о нас вспоминать и о доблести, сколько дарует
Благ постоянно нам Зевс еще со времен стародавних.
Мы не гордимся бойцами кулачными или борцами,
Но превосходим всех в мореходном искусстве и в беге.
Любим всегда мы пиры с кифарою, пение с пляской,
Мягкое ложе, купаний тепло, переменные платья.
Ну, плясуны молодые, какие ни есть из феаков
Лучшие, гостю теперь искусство свое покажите,
Чтобы дома он сам рассказал, насколько мы выше
Всех в мореходном искусстве и в беге, в пении с пляской.
Кто-нибудь пусть поскорей за формингою для Демодока
Сходит за звонкой: она оставлена где-либо дома.»
Так приказал Алкиной богоравный. Глашатай поднялся,
Чтобы в дом басилея идти за формингою звонкой.
Встали девять в народе над играми выбранных главных
Распорядителей, что состязаньями распоряжались,
Чтобы место, где будут плясать, уравнять и расширить.
Скоро явился глашатай с принесенной для Демодока
Звонкой формингой, и тот к середине прошел; молодые,
Славные в пляске, встали вокруг Демодока, ногами
Топая, начали пляску чудесную. Быстрым движеньям
Ног плясунов Одиссей дивился, в душе изумленный.
Начал певец, ударяя по струнам, прекрасную песню
Петь о любви Афродиты увенчанной с богом Аресом,
Как впервые тайно сошлись в Гефестовом доме.
Много даров принеся, обесчестил он брачное ложе.
С вестью об этом к Гефесту явился немедленно вестник
Гелиос, видевший тех, как смешались на ложе любовном.
Весть едва услышал Гефест о своем оскорбленьи,
В кузницу двинулся тотчас, в себе затаив отомщенье.
Там, на подставку поставив свою наковальню большую,
Несокрушимую сеть крепчайшую выковал скоро.
Сделав такую ловушку, разгневанный сильно Аресом,
В спальню он быстро прошел, где разостлано милое ложе,
Сетку расставил он там возле ножек кровати повсюду,
Сбоку подвесив ее к потолку почивальни на балку, –
Тонкую сеть с паутину, – никто и заметить не мог бы,
Даже блаженные боги: сковал чрезвычайно искусно.
Эту коварную сеть развесив над собственным ложем,
Сделал он вид, что уходит в прекрасно построенный город
Лемнос, который ему всех более мил и любезен.
Но наблюдал недаром Арес с золотыми вожжами,
Ибо заметил его, как он направлялся далеко.
К дому пошел Гефеста, художника славного, быстро,
Страстно желая любви с Афродитой, прекрасно венчанной.
Та, от отца Крониона владыки недавно вернувшись,
Дома сидела. Внутрь дома вошел он, немедленно крепко
Сжал он в объятьях Киферу и нежно слово сказал ей95:
«Милая, медлить не будем: идем и ляжем на ложе, –
Дома ведь нет уж Гефеста супруга, на землю ушел он,
В Лемнос далекий к синтийцам, владеющим варварской речью.»
Кончил. На ложе возлечь показалось богине желанным.
Оба на ложе легли и заснули. Искусные сети
Мудрого бога Гефеста накрыли тотчас лежавших:
С места подняться нельзя, ни двинуть каким-либо членом.
Поняли оба тогда, что никак ускользнуть невозможно.
Близко меж тем подошел к ним тогда Амфигей многославный96,
В дом вернувшись раньше, чем прибыл на остров на Лемнос.
Гелиос стражу держал для него и послал сообщенье.
(Быстро направился к дому, в своем опечаленный сердце).
Встал он в преддверии дома, свирепым охваченный гневом,
Страшно он закричал, чтоб его услыхали все боги:
«Зевс и боги другие блаженные, сущие вечно!
О, поспешите увидеть несносное здесь и смешное:
Зевсова дочь Афродита хромого меня постоянно
Дома бесчестит, а любит Ареса лишь, вредного бога,
Ибо красив он, имеет здоровые ноги, тогда как
Слабым ногами рожден я. Но в этом никто не виновен,
Только мать и отец, – о лучше б меня не родили!
Но поглядите, как вместе любовно лежат на постели,
Оба в ловушку попав. С огорченьем гляжу на обоих.
Но не захочется спать им надолго уже, я надеюсь,
Как бы ни жаждали оба, не скоро теперь пожелают:
Сеть с ловушкой обоих отучит, надолго задержит
Крепко, пока мой отец не вернет мне богатых подарков
Брачных, какие я дал за бесстыдную Зевсову дочерь.
Правда, красива она, но совсем легкомысленна нравом!»
Так он кричал им, и в доме его меднополом собрались
Боги: пришел Посейдон земледержец, пришел Эриуний97
Вестник Гермес и пришел Аполлон, дальновержец владыка.
Но по стыдливости женской остались дома богини.
Встали в преддверии боги, податели благ человеку:
Неумолкаемым смехом смеялись блаженные боги98,
Лишь увидали ловушку искусного бога Гефеста.
Так, на своих соседей глядя, говорили иные:
«Злые не выйдут дела, потому что хромой настигает
Быстрого, как и здесь захватил хромоногий Ареса,
Самого быстрого бога из всех, на Олимпе живущих,
Хитрым искусством: тому платить за проделки придется!»
Так говорили они, глядя один на другого.
Зевса великого сын Аполлон обратился к Гермесу:
«Зевса питомец Гермес и посланник, людей благодетель!
Хочешь ли ты почивать с золотой Афродитой на ложе
Вместе, но скованным быть в могучих оковах Гефеста?»
Вестник Аргусоубийца ответил так Аполлону:
«Если бы мне удалось, Аполлон дальновержец, владыка,
Пусть в оковы тройные меня закует хромоногий,
Вы, все боги со всеми богинями, мною любуйтесь, –
Все же хотел бы я спать с золотой Афродитою вместе!»
Так он ответил, и смех средь блаженных богов разразился.
Лишь Посейдон один не смеялся, все время просил он
Славного мастера, чтобы Гефест дал свободу Аресу;
Так он просил, говоря Гефесту крылатое слово:
«Освободи, за него поручусь, что тебе возместит он
Должное, как средь богов Олимпийских потребовал сам ты.»
Но Посейдону на это сказал Амфигей многославный:
«Нет, не требуй того от меня, Посейдон земледержец99:
Нет, ненадежны всегда ручательства за ненадежных!
Как я заставлю тебя возместить пред богами Олимпа,
Если Арес уйдет, ускользнув от оков и от долга?»
Снова ему Посейдон колебатель на это ответил:
«Если, быть может, Арес уйдет от оков и ют долга,
Сам я тебе, Гефест, уплачу, возмещу справедливо!»
Снова ответил на это ему Амфигей многославный:
«Это твое предложенье нельзя, неприлично отвергнуть».
Кончив так, сейчас отпустила их сила Гефеста,
Оба, свободу почуяв, немедленно выскочив с ложа,
Крепко державшего, первый пошел во Фракию быстро,
А Афродита с улыбкой приятной на Кипр улетела,
В Пафос, где роща святая у ней с алтарем благовонным.
Вымыли там Афродиту хариты, маслом натерли
Амбросиальным, каким натирают богов вечносущих,
В платье затем нарядили, по виду – глядеть загляденье.
Так воспевал Демодок, многославный певец. Одиссей же,
Слушая, сердцем своим наслаждался, равно и феаки,
Лучшие в мире гребцы, на судах бороздящие море.
Галию и Лаодаму отдал Алкиной приказанье,
Чтобы отдельно плясали: никто не был равен им в пляске,
В руки взяли они прекрасный пурпурного цвета
Мяч, изготовленный им обоим разумным Полибом;
В очередь каждой метал чуть не к облаку темному, низко
Весь изогнувшись назад, а другой, вслед за первым подпрыгнув
Ввысь, перехватывал мяч, до земли не касаясь ногами.
После, когда себя показали лучшими в этом,
Начали оба плясать по земле многоплодной, меняясь
Часто, а прочие все молодые затопали следом,
Стоя на месте, и грохот раздался от топота сильный.
После того Алкиною сказал Одиссей многосветлый:
«О властелин Алкиной, из всех земнородных славнейший!
Правду сказал ты: у вас плясуны – нет лучше на свете;
Это я вижу теперь: изумление мной овладело!»
Так он сказал. Взвеселилась священная мощь Алкиноя,
Тотчас к феакам своим длинновесельным так обратилась:
«Слушайте все, феаков вожди и советники наши!
Кажется мне, что гость – человек чрезвычайно разумный.
Ну, ему принесем мы подарки, как принято гостю.
В нашем народе двенадцать всего басилеев славнейших,
Главных владык и вождей, тринадцатый сам я меж ними.
Страннику каждый пускай но плащу принесет и хитону,
Золота ценного пусть принесет ему по таланту.
Все это вместе доставим возможно быстрей, чтобы гость наш
В руки свои получил, чтобы радуясь шел он к обеду.
Ты ж, Эвриал, возмести оскорбленье словами своими,
Так и подарком, раз слово сказал ты, обидное гостю.»
Так приказал он, и все согласились, ему подчиняясь:
Вестника каждый послал за подарками ценными гостю.
В очередь так Эвриал в ответ сказал Алкиною:
«О властелин Алкиной, из всех земнородных славнейший!
Гостю готов возместить я, как только что ты приказал мне:
Медный меч подарю с рукояткой серебряной гостю
Вместе с ножнами, какие украшены костью слоновой;
Ценности очень великой подарок, мной подносимый.
Кончил и меч драгоценный вручил Одиссею сейчас же,
Слово крылатое вместе сказал, к нему обратившись:
«Гость, уважаемый всеми у нас! Коль сказано мною
Слово обидное, слово пустое, – пусть ветры развеют!
Боги тебе да помогут скорее увидеть супругу
В отчей земле, – ведь вдали от отчизны давно ты страдаешь.»
Так, отвечая на это, сказал Одиссей многомудрый:
«Друг, благодарствую: благом тебе воздадут Олимпийцы,
В будущем пусть никакой не случится потребности больше
В этом мече, что мне подарил, принося извиненье.
Кончив, повесил к плечу полученный меч среброгвоздный.
Солнце еще заходило, когда все дары принесли уж.
Славные вестники в дом Алкиноя затем отнесли их,
Приняли их сыновья Алкиноя почтенного, после
Перед матерью милой дары положили большие.
Мощь Алкиноя святая пошла впереди перед всеми;
В дом когда вернулись и сели на креслах высоких,
Тут Алкииоева сила сказала Арете почтенной:
«Ящик сюда, о жена, принеси превосходнейший, лучший,
Вымытый чисто хитон с накидкой вложи в этот ящик!
Пусть огонь разведут поскорее и воду согреют,
Чтобы он, вымывшись, сам рассмотрел дорогие подарки
Все, что ему принесли непорочные наши феаки,
Слушая пение песни, за ужином здесь насладился.
Этот мой кубок ему подарю золотой, превосходный,
Чтобы, приехав домой, вспоминал обо мне постоянно,
Зевсу и прочим богам возливая из этого кубка.»
Так сказал, и Арета служанкам своим приказала,
Чтобы треножник большой на огонь поскорее поставить.
Те с водою котел на треножник поставили, после
Дров принесли и огонь разожгли под треножником. Быстро
Пламенем весь был охвачен котел, и вода нагревалась.
Тою порою Арета из комнаты ящик прекрасный
Вынесла гостю, в него уложила дары дорогие,
Платье, золото, что феаки ему подарили,
И вложила туда хитон прекрасный с накидкой.
Все уложив, Одиссею сказала крылатое слово:
«Сам ты теперь на покрышку взгляни и узлом эту крышку
К ящику сам привяжи, чтоб его в пути не раскрыли,
Если сладко уснешь, на судне плывя чернобоком.»
Лишь услыхал Одиссей многосветлый, в страданиях твердый,
Крышку тотчас привязал и узлом закрепить не замедлил
Хитрым, какому когда-то его научила Цирцея.
Ключница после того позвала Одиссея купаться
В ванне. Пошел он и там с удовольствием воду увидел
Теплую, ибо давно не имел он горячих купаний,
После того как покинул пещеру прекрасноволосой
Нимфы: о нем постоянно заботились там, как о боге.
Лишь рабыни помыли его и маслом натерли,
Плащ прекрасный на плечи набросили с чистым хитоном,
Вышел из ванны, к мужам направляясь, вино распивавшим.
Около двери палаты, прекрасно построенной, встала
Тут Навсикая, красу от богов получившая с неба100,
И, взглянув Одиссею в глаза с изумленьем великим,
Так обратилась к нему и сказала крылатое слово:
«Здравствуй, гость! Обо мне когда-нибудь вспомни, вернувшись
В землю отцов: мне первой спасением жизни обязан!»
Ей отвечая на это, сказал Одиссей многомудрый:
«О Навсикая, о дочь Алкиноя, владыки феаков!
Зевс, гремящий Геры супруг, да даст мне вернуться
В собственный дом и день возвращенья в отчизну увидеть;
Там, как здесь, я буду молиться тебе, как богине,
Дева, всегда: я тебе спасением жизни обязан!.»
Кончил и рядом он сел с Алкиноем самим, с басилеем.
Мясо уже разделили на доли, вино же смешали.
Тут подошел и глашатай, певца приведя Демодока,
Чтимого всеми в народе, желанного всем, в середине
В кресло его посадил, прислонив к высокой колонне.
Тут Одиссей многоумный сказал глашатаю слово,
Срезав мяса кусок со спины белозубого вепря,
Жиром покрытый; но больший кусок для себя он оставил:
«Мясо это, глашатай, возьми, передай Демодоку,
Чтобы он съел; привет передай от печального гостя:
Все земнородные люди певцов уважают и любят,
Чтут, ибо музы им даровали песен искусство;
Выше других они возлюбили певцов поколенье.»
Так сказал он ему, и глашатай в руки веприну
Жирную взял и отдал Демодоку. Тот с радостью принял.
Руки простерли они к приготовленным яствам обильным.
Но лишь питьем и едою насытились, сколько хотели,
После того Одиссей многоумный сказал Демодоку:
«Выше всех смертных людей, Демодок, я тебя почитаю!
Муза ли, Зевсова дочь, Аполлон ли тебя одарили, –
Все ты, как следует, пел о делах военных ахейцев,
Что совершили они, претерпели и преодолели,
Словно участником был ты сам, иль участников слышал.
Ну же, продолжи и спой о коне деревянном, Эпеем101
Сделанном вместе с Афиной, и как Одиссей многосветлый
Хитростью в город верхний провел; во чреве же конском
Мужи спрятаны были: они Илион сокрушили.
Если теперь об этом, как следует, мне ты расскажешь,
Буду я о тебе говорить постоянно всем людям:
Бог благосклонный тебя вдохновляет божественным пеньем!»
Кончил, и снова запел певец, вдохновленный бегами,
Песню начав с того, как палатки свои аргивяне
Предали пламени, сели затем на суда и поплыли,
Как с Одиссем сидели другие мужи в засаде,
Скрытые в чреве большого коня деревянного в Трое,
Ибо троянцы втащили коня деревянного сами.
Там стоял он, вокруг безрассудно враги совещались,
Строили разные планы. Троякие были советы:
Иль безжалостной медью пробить это брюхо пустое.
Или, втащив на вершину высокую, сбросить с утеса,
Или как славную жертву богам в Илионе оставить.
Этот последний совет привести в исполненье решили:
Им предназначено было погибнуть, как только притащат
В город большого коня деревянного, в коем засели
Лучшие из аргивян, троянцам несшие гибель.
Пел затем Демодок, как ахейцы разрушили город,
Выйдя из конского чрева, засаду оставив, как после,
Всюду рассыпавшись, город высокий они разрушали;
Далее пел он, как Одиссей, на Ареса похожий,
И Менелай богоравный пошли к Деифобову дому;
Там, продолжал воспевать он, свирепую начали битву,
И Одиссей победил при содействии мудрой Афины.
Пел вот об этом теперь знаменитый певец. Одиссей же,
Скорбью томясь, орошал под ресницами щеки слезами.
Словно рыдает жена, своего обнимая супруга;
Ранен смертельно он перед городом, перед народом,
День роковой отражая от города и от сограждан;
Впившись взором в него, претерпевшего в муках предсмертных,
Громко рыдает, его обнимая руками. Враги же,
Копьями сзади ее ударяя в спину и в плечи,
В рабство уводят на труд изнурительный, горести полный;
Щеки у ней провалились от ужаса, горя и скорби.
Так Одиссей проливал под бровями горячие слезы;
Их проливая, все же скрывал от прочих феаков.
Только один Алкиной догадался и понял: заметил,
Сидя поблизости, слыша глубокие вздохи пришельца.
Веслолюбивым феакам сказал он слово сейчас же:
«Слушайте все, феаков вожди и советники: время
Кончить уже Демодску игру на форминге и пенье,
Ибо не всем доставляет приятное этою песней:
С самой поры, как на пире запел нам певец богоравный,
Гость продолжает скорбеть и льет безутешные слезы:
Сильная, видно, печаль овладела душою пришельца.
Кончит пускай, чтобы мы одинаково все наслаждались,
Гость и хозяева, ибо так много прекраснее будет.
Все приготовлено, чтобы отправить нашего гостя,
Собраны здесь для него и подарки от чистого сердца,
Ибо братом родным становится гость и просящий
Всякому мужу, который немного хоть чувства имеет.
Гость, ничего не скрывай осторожности ради разумной,
Все расскажи, прошу, – для тебя же полезнее будет.
Имя скажи мне, которым отец и мать называли,
И остальные, какие с тобою поблизости жили,
Ибо нет никого без имени между людями:
С самой поры, как родился простой человек или знатный,
Имя родители детям дают при рождении самом.
Город, землю свою и народ назови, чтобы знать нам
Место, куда кораблю устремиться придется с тобою,
Ибо у нас на судах рулевых совсем не бывает,
Нет и весла рулевого, какое бывает у прочих;
Сами наши суда намеренья знают плывущих,
Знают всяких людей, города, плодородные вемли,
Едут они по глубоким морям быстрее всех прочих,
Тучей покрытые темной; у них никогда не бывает
Страха какой-либо вред получить иль погибнуть на море.
Страх все же есть: от отца Навситоя я слышал когда-то,
Он иногда говорил, что на нас Посейдон будет сильно
Гневаться, ибо по морю провозим мы всех безопасно;
Он сказал, что славный корабль наш, домой возвращаясь,
Странника вывезя, будет когда-нибудь в море туманном
Им сокрушен, а наш город задвинут высокой горою.
Старец предсказывал так, божество же исполнит ли это,
Иль не исполнит, – пусть совершит, что ему лишь угодно.
Ну, расскажи и об этом, о всем откровенно поведай,
Где ты скитался по морю, до стран до каких доезжал ты?
Нам расскажи о людях, о их городах населенных,
Что за людей повидал ты свирепых, неправедных, диких,
Гостеприимных каких, разумных и набожных видел?
Также скажи, почему ты печалишься сердцем и плачешь,
Слушая песнь о судьбе аргивян, Илиона, данайцев?
Все это сделали боги, назначив людям погибель,
Чтобы в грядущем потомки воспели в песнях об этом.
Кровный родной, быть может, погиб, в Илионе сражаясь,
Иль воинственный зять, иль шурин, какие бывают
Самыми милыми после родных по рожденью и крови;
Или же, может быть, друг наиболее близкий, любимый,
Смелый погиб у тебя, потому что бывает не меньше
Брата родного разумный, испытанный друг и товарищ.»