|
Шут был вор: он воровал минуты – Грустные минуты, тут и там, – Грим, парик, другие атрибуты Этот шут дарил другим шутам. В светлом цирке между номерами Незаметно, тихо, налегке Появлялся клоун между нами Иногда в дурацком колпаке. Зритель наш шутами избалован – Жаждет смеха он, тряхнув мошной, И кричит: «Да разве это клоун! Если клоун – должен быть смешной!» Вот и мы... Пока мы вслух ворчали: «Вышел на арену, так смеши!» – Он у нас тем временем печали Вынимал тихонько из души. Мы опять в сомненье – век двадцатый: Цирк у нас, конечно, мировой, – Клоун, правда, слишком мрачноватый – Невеселый клоун, не живой. Ну а он, как будто в воду канув, Вдруг при свете, нагло, в две руки Крал тоску из внутренних карманов Наших душ, одетых в пиджаки. Мы потом смеялись обалдело, Хлопали, ладони раздробя. Он смешного ничего не делал – Горе наше брал он на себя. Только – балагуря, тараторя, – Всё грустнее становился мим: Потому что груз чужого горя По привычке он считал своим. Тяжелы печали, ощутимы – Шут сгибался в световом кольце, – Делались всё горше пантомимы, И морщины глубже на лице. Но тревоги наши и невзгоды Он горстями выгребал из нас – Будто обезболивал нам роды, – А себе – защиты не припас. Мы теперь без боли хохотали, Весело по нашим временам: Ах, как нас прекрасно обокрали – Взяли то, что так мешало нам! Время! И, разбив себе колени, Уходил он, думая своё. Рыжий воцарился на арене, Да и за пределами её. Злое наше вынес добрый гений За кулисы – вот нам и смешно. Вдруг – весь рой украденных мгновений В нем сосредоточился в одно. В сотнях тысяч ламп погасли свечи. Барабана дробь – и тишина... Слишком много он взвалил на плечи Нашего – и сломана спина. Зрители – и люди между ними – Думали: вот пьяница упал... Шут в своей последней пантомиме Заигрался – и переиграл. Он застыл – не где-то, не за морем – Возле нас, как бы прилег, устав, – Первый клоун захлебнулся горем, Просто сил своих не рассчитав. Я шагал вперед неукротимо, Но успев склониться перед ним. Этот трюк – уже не пантомима: Смерть была – царица пантомим! Этот вор, с коленей срезав путы, По ночам не угонял коней. Умер шут. Он воровал минуты – Грустные минуты у людей. Многие из нас бахвальства ради Не давались: проживем и так! Шут тогда подкрадывался сзади Тихо и бесшумно – на руках... Сгинул, канул он – как ветер сдунул! Или это шутка чудака?.. Только я колпак ему – придумал, – Этот клоун был без колпака. 1972
|