|
Николаю Скоморохову и его погибшему другу
Всю войну под завязку я всё к дому тянулся, И хотя горячился, воевал делово. Ну, а он – торопился, как-то раз не пригнулся, – И в войне взад-вперед обернулся, за два года – всего ничего! Не слыхать его пульса с сорок третьей весны, Ну, а я окунулся в довоенные сны. И гляжу я, дурея, но дышу тяжело... Он был лучше, добрее, ну, а мне повезло. Я за пазухой не́ жил, не́ пил с господом чая, Я ни в тыл не стремился, ни судьбе под подол, Но мне женщины молча намекали, встречая: Если б ты там навеки остался, может, мой бы обратно пришёл. Для меня не загадка их печальный вопрос, – Мне ведь тоже не сладко, что у них не сбылось. Мне ответ подвернулся: «Извините, что цел! Я случайно вернулся, ну, а ваш – не сумел». Он кричал напоследок, в самолете сгорая: «Ты живи, ты дотянешь!» – доносилось сквозь гул. Мы летали под богом, возле самого рая – Он поднялся чуть выше и сел там, ну а я до земли дотянул. Встретил летчика сухо райский аэродром. Он садился на брюхо, но не ползал на нём, Он уснул – не проснулся, он запел – не допел, Так что я вот вернулся, ну а он не сумел. Я кругом и навечно виноват перед теми, С кем сегодня встречаться я почел бы за честь. И хотя мы живыми до конца долетели, Жжет нас память и мучает совесть... У кого? – у кого она есть. Кто-то скупо и чётко отсчитал нам часы Нашей жизни, короткой, как бетон полосы. И на ней – кто разбился, кто – взлетел навсегда... Ну, а я – приземлился, вот какая беда. 1975
|