|
Ой, где был я вчера – не найду, хоть убей, Только помню, что стены с обоями. Помню, Клавка была, и подруга при ней, – Целовался на кухне с обоими. А наутро я встал – мне давай сообщать: Что хозяйку ругал, всех хотел застращать, Будто голым скакал, будто песни орал, А отец, говорил, у меня генерал. А потом рвал рубаху и бил себя в грудь, Говорил, будто все меня продали, И гостям, говорят, не давал продохнуть, – Донимал их блатными аккордами. А потом кончил пить, потому что устал, Начал об пол крушить благородный хрусталь, Лил на стены вино, а кофейный сервиз, Растворивши окно, взял и выбросил вниз. И никто мне не мог даже слова сказать, Но потом потихоньку оправились, Навалились гурьбой, стали руки вязать, И в конце уже все позабавились. Кто плевал мне в лицо, а кто водку лил в рот, А какой-то танцор бил ногами в живот... Молодая вдова, верность мужу храня, – Ведь живем однова – пожалела меня. И бледнел я на кухне разбитым лицом, Делал вид, что пошел на попятную. «Развяжите! – кричал, – да и дело с концом!» Развязали, но вилки попрятали. Тут вообще началось – не опишешь в словах, И откуда взялось столько силы в руках? Я, как раненный зверь, напоследок чудил, Выбил окна и дверь и балкон уронил... Ой, где был я вчера – не найду днем с огнём, Только помню, что стены с обоями... И осталось лицо, и побои на нём. Ну куда теперь выйти с побоями? Если правда оно, ну, хотя бы на треть, – Остается одно: только лечь помереть... Хорошо, что вдова всё смогла пережить, Пожалела меня и взяла к себе жить. 1967
|