Ой, где был я вчера – не найду, хоть убей,
Только помню, что стены с обоями.
Помню, Клавка была, и подруга при ней, –
Целовался на кухне с обоими.

А наутро я встал –
мне давай сообщать:
Что хозяйку ругал,
всех хотел застращать,

Будто голым скакал,
будто песни орал,
А отец, говорил,
у меня генерал.

А потом рвал рубаху и бил себя в грудь,
Говорил, будто все меня продали,
И гостям, говорят, не давал продохнуть, –
Донимал их блатными аккордами.

А потом кончил пить,
потому что устал,
Начал об пол крушить
благородный хрусталь,

Лил на стены вино,
а кофейный сервиз,
Растворивши окно,
взял и выбросил вниз.

И никто мне не мог даже слова сказать,
Но потом потихоньку оправились,
Навалились гурьбой, стали руки вязать,
И в конце уже все позабавились.

Кто плевал мне в лицо,
а кто водку лил в рот,
А какой-то танцор
бил ногами в живот...

Молодая вдова,
верность мужу храня, –
Ведь живем однова –
пожалела меня.

И бледнел я на кухне разбитым лицом,
Делал вид, что пошел на попятную.
«Развяжите! – кричал, – да и дело с концом!»
Развязали, но вилки попрятали.

Тут вообще началось –
не опишешь в словах,
И откуда взялось
столько силы в руках?

Я, как раненный зверь,
напоследок чудил,
Выбил окна и дверь
и балкон уронил...

Ой, где был я вчера – не найду днем с огнём,
Только помню, что стены с обоями...
И осталось лицо, и побои на нём.
Ну куда теперь выйти с побоями?

Если правда оно,
ну, хотя бы на треть, –
Остается одно:
только лечь помереть...

Хорошо, что вдова
всё смогла пережить,
Пожалела меня
и взяла к себе жить.
1967