Сказал себе я: брось писать, –
Но руки сами просятся.
Ох, мама моя ро́дная, друзья любимые!
Лежу в палате – ко́сятся,
Не сплю: боюсь – набросятся, –
Ведь рядом – психи тихие, неизлечимые.

Бывают психи разные –
И буйные, и грязные;
Их лечат, морят голодом, их санитары бьют.
И вот что удивительно:
Все ходят без смирительных
И то, что мне приносится, все психи эти жрут.

Куда там Достоевскому
С «Записками» известными, –
Увидел бы покойничек, как бьют об двери лбы!
И рассказать бы Гоголю
Про нашу жизнь убогую, –
Ей-богу, этот Гоголь бы нам не поверил бы.

Вот это мука, – плюй на них! –
Они ж ведь, суки, буйные:
Всё норовят меня лизнуть, – ей-богу, нету сил!
Вчера в палате номер семь
Один свихнулся насовсем –
Кричал: «Даешь Америку!» и санитаров бил.

Я не желаю славы, и
Пока я в полном здравии,
Рассудок не померк еще, но это впереди.
Вот главврачиха, женщина, –
Пусть тихо, но помешана, –
Я говорю: «Сойду с ума!» – она мне: «Подожди!»

Я жду, но чувствую – уже
Хожу по лезвию ноже:
Забыл алфа́вит, падежей припомнил только два...
И я прошу моих друзья,
Чтоб кто бы их бы ни был я,
Забрать его... ему... меня – отсюдова!
1965