|
Сказал себе я: брось писать, – Но руки сами просятся. Ох, мама моя ро́дная, друзья любимые! Лежу в палате – ко́сятся, Не сплю: боюсь – набросятся, – Ведь рядом – психи тихие, неизлечимые. Бывают психи разные – И буйные, и грязные; Их лечат, морят голодом, их санитары бьют. И вот что удивительно: Все ходят без смирительных И то, что мне приносится, все психи эти жрут. Куда там Достоевскому С «Записками» известными, – Увидел бы покойничек, как бьют об двери лбы! И рассказать бы Гоголю Про нашу жизнь убогую, – Ей-богу, этот Гоголь бы нам не поверил бы. Вот это мука, – плюй на них! – Они ж ведь, суки, буйные: Всё норовят меня лизнуть, – ей-богу, нету сил! Вчера в палате номер семь Один свихнулся насовсем – Кричал: «Даешь Америку!» и санитаров бил. Я не желаю славы, и Пока я в полном здравии, Рассудок не померк еще, но это впереди. Вот главврачиха, женщина, – Пусть тихо, но помешана, – Я говорю: «Сойду с ума!» – она мне: «Подожди!» Я жду, но чувствую – уже Хожу по лезвию ноже: Забыл алфа́вит, падежей припомнил только два... И я прошу моих друзья, Чтоб кто бы их бы ни был я, Забрать его... ему... меня – отсюдова! 1965
|