Мы спим, работаем, едим, –
А мир стои́т на этих Васях.
Да он в трех лицах был един –
Раб сам себе, и господин,
И гражданин – в трех ипостасях!

Еще ни холодов, ни льдин.
Земля тепла. Красна калина.
А в землю лег еще один
На Новодевичьем мужчина.

«Должно быть, он примет не знал, –
Народец праздный суесловит, –
Смерть тех из нас всех прежде ловит,
Кто понарошку умирал.»

Коль так, Макарыч, – не спеши,
Спусти колки, ослабь зажимы,
Пересними, перепиши,
Переиграй – останься жи́вым!

Но в слёзы мужиков вгоняя,
Он пулю в животе понёс,
Припал к земле, как верный пёс.
А рядом куст калины рос,
Калина – красная такая...

Смерть самых лучших намечает
И дергает по одному.
Такой наш брат ушел во тьму!
Не буйствует и не скучает.

Был прост и сложен чародей
Изображения и слова.
Любил друзей, жену, детей,
Кино и графа Льва Толстого.

А был бы «Разин» в этот год.
Натура где – Онега, Нарочь?
Всё – печки-лавочки, Макарыч!
Такой твой парень не живёт.

Ты белые стволы берёз
Ласкал в киношной гулкой рани,
Но успокоился всерьёз,
Решительней, чем на экране.

Вот после временной заминки
Рок процедил через губу:
«Снять со скуластого табу –
За то, что видел он в гробу
Все панихиды и поминки.

Того, с большой душою в теле
И с тяжким грузом на горбу,
Чтоб не испытывал судьбу,
Взять утром тепленьким с постели!»

И после непременной бани,
Чист перед богом и тверёз,
Взял да и умер он всерьёз, –
Решительней, чем на экране.

Гроб в грунт разрытый опуская
Средь новодевичьих берёз,
Мы выли, друга отпуская
В загул без времени и края...
А рядом куст сирени рос –
Сирень осенняя, нагая...
1974