Мы спим, работаем, едим, – А мир стои́т на этих Васях. Да он в трех лицах был един – Раб сам себе, и господин, И гражданин – в трех ипостасях! Еще ни холодов, ни льдин. Земля тепла. Красна калина. А в землю лег еще один На Новодевичьем мужчина. «Должно быть, он примет не знал, – Народец праздный суесловит, – Смерть тех из нас всех прежде ловит, Кто понарошку умирал.» Коль так, Макарыч, – не спеши, Спусти колки, ослабь зажимы, Пересними, перепиши, Переиграй – останься жи́вым! Но в слёзы мужиков вгоняя, Он пулю в животе понёс, Припал к земле, как верный пёс. А рядом куст калины рос, Калина – красная такая... Смерть самых лучших намечает И дергает по одному. Такой наш брат ушел во тьму! Не буйствует и не скучает. Был прост и сложен чародей Изображения и слова. Любил друзей, жену, детей, Кино и графа Льва Толстого. А был бы «Разин» в этот год. Натура где – Онега, Нарочь? Всё – печки-лавочки, Макарыч! Такой твой парень не живёт. Ты белые стволы берёз Ласкал в киношной гулкой рани, Но успокоился всерьёз, Решительней, чем на экране. Вот после временной заминки Рок процедил через губу: «Снять со скуластого табу – За то, что видел он в гробу Все панихиды и поминки. Того, с большой душою в теле И с тяжким грузом на горбу, Чтоб не испытывал судьбу, Взять утром тепленьким с постели!» И после непременной бани, Чист перед богом и тверёз, Взял да и умер он всерьёз, – Решительней, чем на экране. Гроб в грунт разрытый опуская Средь новодевичьих берёз, Мы выли, друга отпуская В загул без времени и края... А рядом куст сирени рос – Сирень осенняя, нагая... 1974
|