|
Словно бритва, рассвет полоснул по глазам, Отворились курки, как волшебный сезам, Появились стрелки, на помине легки, И взлетели стрекозы с протухшей реки, И потеха пошла – в две руки, в две руки! Мы легли на живот и убрали клыки. Даже тот, даже тот, кто нырял под флажки, Чуял ловчие ямы подушками лап, Тот, кого даже пуля догнать не могла б, – Тоже в страхе взопрел и прилег, и ослаб. Чтобы жизнь улыбалась волкам – не слыхал, Зря мы любим ее, однолюбы. Вот у смерти – красивый широкий оскал И здоровые, крепкие зубы. Улыбнемся же волчей ухмылкой врагу, – Псам еще не намылены холки! Но на татуированном кровью снегу – Наша роспись: мы больше не волки! Мы ползли, по-собачьи хвосты подобрав, К небесам удивленные морды задрав: Либо с неба возмездье на нас пролилось, Либо света конец – и в мозгах перекос, – Только били нас в рост из железных стрекоз. Кровью вымокли мы под свинцовым дождём – И смирились, решив: всё равно не уйдём! Животами горячими плавили снег. Эту бойню затеял не Бог, – человек: Улетающим – влет, убегающим – вбег... Свора псов, ты со стаей моей не вяжись, В равной сваре – за нами удача. Волки мы – хороша наша волчая жизнь, Вы собаки – и смерть вам собачья! Улыбнемся же волчей ухмылкой врагу, Чтобы в корне пресечь кривотолки. Но на татуированном кровью снегу – Наша роспись: мы больше не волки! К лесу, – там хоть немногих из вас сберегу! К лесу, волки, – труднее убить на бегу! Уносите же ноги, спасайте щенков! Я мечусь на глазах полупьяных стрелков И скликаю заблудшие души волков. Те, кто жив, затаились на том берегу. Что могу я один? Ничего не могу! Отказали глаза, притупилось чутьё... Где вы, волки, былое лесное зверьё, Где же ты, желтоглазое племя моё?! ...Я живу, но теперь окружают меня Звери, волчих не знавшие кличей, – Это псы, отдаленная наша родня, Мы их раньше считали добычей. Улыбаюсь я волчей ухмылкой врагу, Обнажаю гнилые осколки. Но на татуированном кровью снегу – Наша роспись: мы больше не волки! 1978
|