|
Я при жизни был рослым и стройным, не боялся ни слова, ни пули и в привычные рамки не лез, но с тех пор, как считаюсь покойным, охромили меня и согнули, к пьедесталу прибив ахиллес. Не стряхнуть мне гранитного мяса и не вытащить из постамента Ахиллесову эту пяту, и железные ребра каркаса мертво схвачены слоем цемента, – только судороги по хребту. Я хвалился косою саженью – нате, смерьте! – Я не знал, что подвергнусь суженью после смерти. Но в обычные рамки я всажен, – на спор вбили, а косую неровную сажень – распрямили. И с меня, когда взял я да умер, живо маску посмертную сняли расторопные члены семьи, И – не знаю, кто их надоумил, – только с гипса вчистую стесали азиатские скулы мои. Мне такое не мнилось, не снилось, и считал я, что мне не грозило оказаться всех мертвых мертвей, – но поверхность на слепке лоснилась, и могильною скукой сквозило из беззубой улыбки моей. Я при жизни не клал тем, кто хищный, в пасти палец, подходившие с меркой обычной – опасались, но по снятии маски посмертной – тут же в ванной – гробовщик подошел ко мне с меркой деревянной... А потом, по прошествии года, – как венец моего исправленья – крепко сбитый литой монумент при огромном скопленье народа открывали под бодрое пенье – под мое – с намагниченных лент. Тишина надо мной раскололась – из динамиков хлынули звуки, с крыш ударил направленный свет, мой отчаяньем сорванный голос современные средства науки превратили в приятный фальцет. Я немел, в покрывало упрятан, – все там будем! Я орал в то же время кастратом в уши людям. Саван сдернули – как я обужен, Нате, смерьте! Неужели такой я вам нужен после смерти?! Командора шаги злы и гулки. Я решил: как во времени оном – не пройтись ли, по плитам звеня? И шарахнулись толпы в проулки, когда вырвал я ногу со стоном, и осыпались камни с меня. Накренился я – гол, безобразен, но и падая – вылез из кожи, дотянулся железной клюкой, и, когда уже грохнулся наземь, из разодранных рупоров всё же прохрипел я: «Похоже, – живой!» И паденье меня и согнуло, и сломало, но торчат мои острые скулы из металла! Не сумел я, как было угодно, – шито-крыто. Я, напротив, ушел всенародно из гранита. 1973
|