|
Мы с другом шли. За вывескою «Хлеб» ущелье дуло, как депо судеб. Нас обступал сиропный городок. Мой друг хромал. И пузыри земли, я уточнил бы – пузыри асфальта, – нам попадаясь, клянчили на банку. «Ты помнишь Анечку-официантку?» Я помнил. Удивленная лазурь ее меж подавальщиц отличала. Носила косу, говорят, свою. Когда б не глаз цыганские фиалки, ее бы мог писать Венецианов. Спешила к сыну с сумками, полна такою темно-золотою силой, что женщины при приближенье Аньки мужей хватали, как при крике: «Танки!» Но иногда на зов: «Официантка!» – она душою оцепеневала, как бы иные слыша позывные, и, встрепенувшись, шла: «Спешу! Спешу!» Я помнил Анечку-официантку, что не меня, а друга целовала, подружку вызывала, фарцевала и в деревянном домике жила (как раньше вся Россия, без удобств). Спешила вечно к сыну. Сын однажды ее встречал. На нас комплексовал. К ней, как вьюнок белесый, присосался. Потом из кухни в зеркало следил и делал вид, что учит «Песнь о Данко». «Ты помнишь Анечку-официантку? Ее убил из-за валюты сын. Одна коса от Анечки осталась». Так вот куда ты, милая, спешила! «Он бил ее в постели, молотком, вьюночек, малолетний сутенер, – у друга на ветру блеснули зубы. – Ее ассенизаторы нашли. Ее нога отсасывать мешала. Был труп утоплен в яме выгребной, как грешница в аду. Старик, Шекспир...» Она летела над ночной землей. Она кричала: «Мальчик потерялся!» Заглядывала форточкой в дома. «Невинен он, – кричала, – я сама ударилась! Сметана в холодильнике. Проголодался? Мальчика не вижу!» – И безнадежно отжимала жижу. И с круглым люком мерзкая доска скользила нимбом, как доска иконы. Нет низкого для Божьей чистоты! «Ее пришел весь город хоронить. Гадали – кто? Его подозревали. Ему сказали: «Поцелуй хоть мать». Он отказался. Тут и раскололи. Но не назвал сообщников, дебил». Сказал я другу: «Это ты убил». Ты утонула в наших головах меж новостей и скучных анекдотов. Не существует рая или ада. Ты стала мыслью. Кто же ты теперь в той новой, ирреальной иерархии – клочок Ничто? Тычиночка тоски? приливы беспокойства пред туманом? Куда спешишь, гонимая причиной, необъяснимой нам? зовешь куда? Прости, что без нужды тебя тревожу. В том океане, где отсчета нет, ты вряд ли помнишь 30-40 лет, субстанцию людей провинциальных и на кольце свои инициалы? Но вдруг ты смутно вспомнишь зовы эти и на мгновение оцепеневаешь, расслышав фразу на одной планете: «Ты помнишь Анечку-официантку?» Гуляет ветр судеб, судебный ветер. 1977
|