|
Я мысленно вхожу в ваш кабинет... Здесь те, кто был, и те, кого уж нет, Но чья для нас не умерла химера, И бьётся сердце, взятое в их плен... Бодлера лик, нормандский ус Флобера, Скептичный Франс, Святой Сатир – Верлен, Кузнец – Бальзак, чеканщики – Гонкуры... Их лица терпкие и чёткие фигуры Глядят со стен, и спят в сафьянах книг. Их дух, их мысль, их ритм, их бунт, их крик... Я верен им... но более глубоко Волнует эхо здесь звучавших слов... К вам приходил Владимир Соловьёв, И голова библейского пророка – К ней шёл бы крест, верблюжий мех у чресл – Склонялась на обшивку этих кресл... Творец людей, глашатай книг и вкусов, Принесший вам Флобера, как Коран, Сюда входил, садился на диван И расточал огонь и блеск Урусов. Как закрепить умолкнувшую речь? Как дать словам движенье, тембр, оттенки? Мне памятна больного Стороженки Седая голова меж низких плеч. Всё, что теперь забыто иль в загоне, – Весь тайный цвет Европы иль Москвы – Вокруг себя объединяли вы: Брандес и Банг, Танеев, Минцлов, Кони... Раскройте вновь дневник... гляжу на ваш Чеканный профиль с бронзовой медали... Рука невольно ищет карандаш, А мысль плывёт в померкнувшие дали. И в шелесте листаемых страниц, В напеве фраз, в изгибах интонаций Мерцают отсветы событий, встреч и лиц... Угасшие огни былых иллюминаций. 1913
|