1В глухую, безвестную волость, Где лес от села до села, При мне эта страшная новость По санному следу пришла. Она перед тем на рассвете Весь шар облетела земной И все провода на планете Успела заполнить собой. А тут и не дальние дали, Да глушь – заповедный удел. Мы даже гудков не слыхали, Лишь ветер по трубам гудел. Но в тяжком негаданном горе Была в это утро равна Столицам деревня Загорье, Лесная моя сторона. Стояла над скопищем сонным Снегами заваленных крыш, Над миром, бедой потрясенным, Морозная жесткая тишь. И полоз, рыдающий в поле, И утренний скрип журавля Отчетливы были до боли, Отсюда слышны до Кремля. Зачем это снова и снова Звучит их нещадная песнь, Когда уже сказано слово, Когда уже слышана весть? И каждому было с той вестью Не в силах сидеть одному, Большие и малые, вместе Собрались мы в школьном дому. Л в школе до этого часа, Как начал сходиться народ, Ребятам из старшего класса, Нам было довольно хлопот. Мы в ельник ходили гурьбою, Что был на задах невдали, Ломали морозную хвою, Охапками в школу несли. Недетской заботою – дети – Мы были в то утро полны. И ветки еловые эти Не к празднику были нужны. Не праздника ради мы сами Спустили над школьной стеной Знакомое красное знамя, Подшив его черной каймой. Помыла полы сторожиха, И люди в назначенный срок С надворья морозного тихо Ступили на школьный порог. И незачем было к порядку Просить, как на сходке в селе, Когда наш учитель тетрадку Свою разложил на столе. Никто не садился. Стояли. И были, казалось, полны Не только глубокой печали, Но чувства какой-то вины. Стояли в заплатанной грубо Овчине, обвиснувшей с плеч. Беззвучные двигались губы У многих, что слушали речь. А слушали с думой суровой И строгостью горькой лица, Чтоб всю, до единого слова, Вместить бережливо в сердца. Ту скорбную истовость схода С годами я помню живей. Великая сила народа И вера мне видится в ней. Не в ту ли годину прощанья В своей ощутил он груди Готовность на все испытанья, Что ждали его впереди? Не в горе ль своем молчаливом, Поникнув тогда головой, Уже он был полон порывом На подвиг неслыханный свой? Порывом на жертвы, на муку, Что вряд ли под силу иным, На трудную с прошлым разлуку, На встречу с грядущим своим. Порывом, исполненным страсти, На чудо свершающий труд И волей к нелегкому счастью И славе, что с бою берут. Не тем ли огнем устремленным Горели сердца у людей И в траурном зале Колонном, И в школе далекой моей? Да, в час, как навек провожали Учителя, друга, отца, В своей обрели мы печали Решимость идти до конца. 2Есть горе души одинокой, Есть горе друзей и родни. Живет оно в сердце до срока, Хотя бы и долгие дни. Но горе народа бессрочно, И так велика его власть, Что внукам оно правомочно И правнукам на душу пасть. Мы только в заботах о деле, Завещанном нашей судьбе, Печали предаться не смели И боль подавляли в себе. И если б мы были иными, Согбенными горем своим, Мы памяти б той изменили, Которую свято храним. А спросим друг друга, брат брата, Товарищ товарища. – Нет! Утрата осталась утратой, И нету ей давности лет. И может, что ближе мы к цели, Указанной нам Ильичем, Не меньше, чем прежде скорбели, А больше мы будем о нем. В трудах и боях возмужала Советская наша земля, Его мировая держава, Свободных народов семья. Ее благородным победам История дань воздает. И ею проложенным следом Пол-мира сегодня идет. Ей гимны слагают поэты Всех сущих народов иных... Ему бы увидеть все это, Что видел он в думах своих. Ему бы, ему бы, родному, Подняться из гроба сейчас. И горечь той мысли знакома, Присуща любому из нас. Не смеркнула скорбная дата, Горит ее памятный свет. Утрата осталась утратой, И нету ей давности лет. Бессрочна она и безмерна, И мы ее в вечность несем. Как Ленина дело бессмертно, Так память бессмертна о нем. 3Не тысяча лет миновала С той памятной миру зимы, Когда – от велика до мала – Остались без Ленина мы; Когда с ним столица прощалась И каждое наше село. Не тысяча лет насчиталась, Но, может быть, больше прошло... Я помню, в суровом молчанье, С застывшею горечью лиц, Из школьного зданья сельчане В тот вечер домой разошлись. И вот уже дверь сторожиха Тихонько впотьмах заперла. И стало пустынно и тихо В том классе, где сходка была; Где я по погоде жестокой Остался один на ночлег, Тринадцатилетний, далекий Теперь от меня человек – В ушанке, в суконной поддевке, Расчетливо сшитой на рост. Но память об этой ночевке Я через все годы пронес... Синели в окошке сугробы Под лунным морозным лучом. И вот я как будто у гроба Остался один с Ильичем. И страшным ничто не казалось Мне в эти часы одному, Но острая горькая жалость Меня охватила к нему. Пусть в давнюю эту годину Я был еще попросту мал. Я книжки его ни единой Еще и в руках не держал. Я видел его на портрете, Я слышал от старших о нем Не больше, чем сверстники-дети В краю захолустном моем. Но помню, от горя слабея, Я с чувством единственным лег, Что я его больше жалею, Чем кто бы то ни было мог. И что при нужде неминучей, Как смерть ни страшна самому, Уж лучше бы мне эта участь, Но только б она не ему. И если такою заменой Уже не вернуть ничего, Тогда я хочу непременно Погибнуть за дело его. Я буду служить ему честно, Я всю ему жизнь посвящу, Хотя и не будет известно О том никогда Ильичу. С горячей и чистой любовью Я клятву свою произнес. И сумка моя в изголовье Намокла от радостных слез. И к ней приникая устало, Я так и уснул до утра. Проснулся – уже рассветало, Дрова принесли со двора. А там свирепела погода, Со стоном по улице шел Январь незабвенного года... В тот год я вступил в комсомол. 1949
|