Из духана небольшого на порог свинцовой ночи Он выходит, разминаясь, у него веселый нрав. Он шофер и кахетинец, кизикийски прост и прочен, С ним лечу лихой дорогой от Сигнаха на Телав. Лишь возов высоких тени, рощи в сумраке кромешном, Лишь смерчей песчаных, пыльных неживые завитки, Хруст, как будто чьи-то кости распадаются поспешно, – То дробим мы позвоночник пересохшей в дым реки. Сбоку реет рой неверный зыбких сел, садов, прохожих, Как из аспидного ада, поездной гудит гудок, Мы взлетаем над обрывом, – небольшую жизнь я прожил, Вот такой пустынной ночью, может быть, и выйдет срок. Остановка на мгновенье перед домиком кремнистым. Свет. Целуется шофер мой с юной женщиной в платке. Вновь возы, смерчи и броды, рассекаемые свистом, Будто гонит с нами рядом тень вселенной налегке. Ничего не разобрать уж – даже тучи задымились. Словно в бегство от поспешной той любви летим во тьму, Вдруг мелькнули кипарисы, как особенная милость, Это значит – я доставлен прямо к дому моему. И шофер мне простодушно говорит: «Теперь обратно, Я к утру вернуться должен от Телава на Сигнах». Вслед глядел я – предо мною снова ночь сверлили пятна: Это мчался гладиатор в славы собственной лучах. 1935
|