Под эти шумящие кроны, Под неба британскую строгую высь Народы Дуная, и Роны, И Рейна, и Эбро сошлись. И вот загудела непросто В свинцовом плетенье солдатских шагов Немецкого лагеря поступь, Костры у чужих берегов. Испанская легкая доблесть Сияла, как рыжее пламя орла; Какая-то робкая область В пастушеском вальсе плыла. Пахнуло гранитным фиордом, Гремело венгерской равнинной тоской, Мелькнули и скромность и гордость И мирно ушли на покой. Но вечер нежданно украшен – В народов узорном усталом кругу Советская молодость пляшет На старом английском лугу. И танец – невесть что такое, Но ритм – истребителя точного взлет, Но кончены счеты с покоем, Бескрайнее сердце встает. И кажется, сердца не хватит, И воздух все жилы ночные открыл Для этих летящих объятий, Для этих отчаянных крыл. В них искры обвалов и крепи Души богатейших, откровеннейших шахт, Пространство такое, что степи Могли б перед ним не дышать. И кажется, небо взорвется, И звездно – ничем невозможно помочь – Посыплется в пропасть колодца Английская древняя ночь. И зритель из парковой чащи Был вырван, как песни невольной звено, С потоком таким восходящим Унесся гулять заодно. И зритель, собой не владея, Как будто в полете в мальчишеском сне, Лишь видит, что он молодеет, Ныряя в такой глубине. И вот уже всё, как вначале, И лишь в океане старинной листвы Деревья шатает отчаянье Под град восхищенной молвы. Сорваться бы им, и рвануться, И ринуться – ног и души не жалей – Широкой листвой революции Шуметь по Британии всей. 1935
|