Под эти шумящие кроны,
Под неба британскую строгую высь
Народы Дуная, и Роны,
И Рейна, и Эбро сошлись.

И вот загудела непросто
В свинцовом плетенье солдатских шагов
Немецкого лагеря поступь,
Костры у чужих берегов.

Испанская легкая доблесть
Сияла, как рыжее пламя орла;
Какая-то робкая область
В пастушеском вальсе плыла.

Пахнуло гранитным фиордом,
Гремело венгерской равнинной тоской,
Мелькнули и скромность и гордость
И мирно ушли на покой.

Но вечер нежданно украшен –
В народов узорном усталом кругу
Советская молодость пляшет
На старом английском лугу.

И танец – невесть что такое,
Но ритм – истребителя точного взлет,
Но кончены счеты с покоем,
Бескрайнее сердце встает.

И кажется, сердца не хватит,
И воздух все жилы ночные открыл
Для этих летящих объятий,
Для этих отчаянных крыл.

В них искры обвалов и крепи
Души богатейших, откровеннейших шахт,
Пространство такое, что степи
Могли б перед ним не дышать.

И кажется, небо взорвется,
И звездно – ничем невозможно помочь –
Посыплется в пропасть колодца
Английская древняя ночь.

И зритель из парковой чащи
Был вырван, как песни невольной звено,
С потоком таким восходящим
Унесся гулять заодно.

И зритель, собой не владея,
Как будто в полете в мальчишеском сне,
Лишь видит, что он молодеет,
Ныряя в такой глубине.

И вот уже всё, как вначале,
И лишь в океане старинной листвы
Деревья шатает отчаянье
Под град восхищенной молвы.

Сорваться бы им, и рвануться,
И ринуться – ног и души не жалей –
Широкой листвой революции
Шуметь по Британии всей.
1935