«Не говори, отец святой, Что это грех! Слова напрасны: Пусть грех жестокий, грех ужасный... Чтоб Малороссии родной, Чтоб только русскому народу Вновь возвратить его свободу, – Грехи татар, грехи жидов, Отступничество униатов, Все преступления сарматов Я на душу принять готов. Итак, уж не старайся боле Меня страшить. Не убеждай! Мне ад – Украйну зреть в неволе, Ее свободной видеть – рай!.. Еще от самой колыбели К свободе страсть зажглась во мне; Мне мать и сестры песни пели О незабвенной старине. Тогда, объятый низким страхом, Никто не рабствовал пред ляхом; Никто дней жалких не влачил Под игом тяжким и бесславным: Козак в союзе с ляхом был, Как вольный с вольным, равный с равным. Но все исчезло, как призрак. Уже давно узнал козак В своих союзниках тиранов. Жид, униат, литвин, поляк – Как стаи кровожадных вранов, Терзают беспощадно нас. Давно закон в Варшаве дремлет, Вотще народный слышен глас: Ему никто, никто не внемлет. К полякам ненависть с тех пор Во мне кипит и кровь бунтует. Угрюм, суров и дик мой взор, Душа без вольности тоскует. Одна мечта и ночь и день Меня преследует, как тень; Она мне не дает покоя Ни в тишине степей родных, Ни в таборе, ни в вихре боя, Ни в час мольбы в церквах святых. «Пора! – мне шепчет голос тайный, – Пора губить врагов Украйны!» Известно мне: погибель ждет Того, кто первый восстает На утеснителей народа, – Судьба меня уж обрекла. Но где, скажи, когда была Без жертв искуплена свобода? Погибну я за край родной, – Я это чувствую, я знаю... И радостно, отец святой, Свой жребий я благословляю!» 1825
|