Заболела давнишняя рана,
снова руку в локте разнесло.
Нет, как видно, решили мы рано,
что былое быльем поросло.

Все осталось, что было когда-то,
каждый день чем-то в душу запал.
Снова рядом-рванула граната,
вновь сработал проклятый запал.

Как ударили чем под коленки,
разрывая привычную связь, –
и пошел, и пошел я по стенке,
вдоль траншеи, все больше кренясь.

Не болело, но странная сила
мной владела упрямо и зло:
все куда-то меня заносило,
по каким-то ухабам несло.

Но покамест я шел и сначала
над собой сохранял еще власть,
в подсознании глухо стучало:
не упасть, не упасть, не упасть.

Боль входила толчками, не сразу,
и, ладонью плечо захватив,
я гудел про себя эту фразу,
вроде пел на какой-то мотив.

Так и вижу: открытое поле,
средь воронок сурепка цветет,
лейтенант, поджимаясь от боли,
в ближний тыл потихоньку идет.

(Для него этот путь только начат,
вся-то боль у него впереди,
он еще свою руку понянчит,
покачает ее на груди.)

В память врезано давнее лето,
место боя, дорога в санчасть,
и до смерти останется это:
не упасть, не упасть, не упасть.
1978