|
Я был батальонный разведчик, А он – писаришка штабной, Я был за Россию ответчик, А он – спал с моею женой... Ой, Клава, родимая Клава, Ужели судьбой суждено, Чтоб ты променяла, шалава, Орла на такое говно?! Забыла красавца-мужчину, Позорила нашу кровать, А мне от Москвы до Берлина По трупам фашистским шагать... Шагал, а порой в лазарете В обнимку со смертью лежал, И плакали сёстры, как дети, Ланцет у хирурга дрожал. Дрожал, а сосед мой, рубака, Полковник и дважды Герой, – Он плакал, накрывшись рубахой, Тяжелой слезой фронтовой. Гвардейской слезой фронтовою Стрелковый рыдал батальон, Когда я Геройской звездою От маршала был награжден. А вскоре вручили протёзы И тотчас отправили в тыл. Красивые крупные слёзы Кондуктор на литер пролил. Пролил, прослезился, собака, А всё же сорвал четвертак! Не выдержал сам я, заплакал, Ну, думаю, мать вашу так! Грабители, сволочи тыла, Как терпит вас наша земля! Я понял, что многим могила Придет от мово костыля... Домой я, как пуля, ворвался И бросился Клаву лобзать. Я телом жены наслаждался, Протез положил под кровать... Болит мой осколок железа И режет пузырь мочевой, Полез под кровать за протезом, А там – писаришка штабной! Штабного я бил в белы груди, Сшибая с грудей ордена... Ой, люди, ой, русские люди, Родная моя сторона!.. * * *Жену-то я, братцы, так сильно любил, Протез на нее не поднялся, Ее костылем я маленько побил И с нею навек распрощался. С тех пор предо мною всё время она, Красивые карие очи... Налейте, налейте стакан мне вина, Рассказывать нет больше мочи! Налейте, налейте, скорей мне вина, Тоска меня смертная гложет, Копейкой своей поддержите меня – Подайте, друзья, кто сколь может... Алексей Охрименко, Сергей Кристи, Владимир Шрейберг.
1950
|