Встаньте, товарищи, прошу подняться.
От слез удержите глаза.
Сегодня память о павших пятнадцать
лет назад,
Хуже каторжных, бесправней пленных,
в морозе, зубастей волков и лютей, –
жили у жил драгоценной Лены
тысячи рабочих людей.
Роя золото на пятерки и короны,
рабочий тощал голодухой и дырами.
А в Питере сидели бароны,
паи запивая во славу фирмы.
Годы на тухлой конине
мысль сгустили простую:
«Поголодали, а ныне
больше нельзя – бастую».
Чего хотела масса,
копачей несчетное число?
Капусты, получше мяса
и работы 8 часов.
Затягивая месяца на́ три,
директор что было сил
уговаривал, а губернатора
слать войска просил.
Скрипенье сапог... скрипенье льда...
Это сквозь снежную тишь
жандарма Трещенко и солдат
шлет губернатор Бантыш.
А дальше? Дальше рабочие шли
просить о взятых в стачке.
И ротмистр Трещенко визгнул «пли!»
и ткнул в перчатке пальчик.
За пальцем этим рванулась стрельба –
второй после первого залпа.
И снова в мишень рабочего лба
жандармская метится лапа.

За кофием утром рано
пишет жандарм упитан:
"250 ранено,
270 убито».

Молва о стрельбе опричины
пошла шагать по фабричным.
Делом растет молва.
Становится завод сотый.
Дрожит коронованный болван
и пайщики из Лензоты.
И горе ревя по заводам брело:
– Бросьте покорности горы нести! –
И день этот сломленный был перелом,
к борьбе перелом от покорности.

О Лене память ни дни, ни года
в сердцах не сотрут никогда.

Шаг вбивая победный твой
в толщу уличных плит,
помни, что флаг над головой
и ленскою кровью облит.