Другие здания лежат, как грязная кора,
в воспоминании о Notre-Dame’e.
Прошедшего возвышенный корабль,
о время зацепившийся и севший на мель.
Раскрыли дверь – тоски тяжелей;
желе из железа – нелепее.
Прошли сквозь монаший служилый елей
в соборное великолепие.
Читал письмена, украшавшие храм,
про боговы блага на небе.
Спускался в партер, подымался к хорам,
смотрел удобства и мебель.
Я вышел – со мной переводчица-дура,
щебечет бантиком-ротиком:
«Ну, как вам нравится архитектура?
Какая небесная готика!»
Я взвесил все и обдумал, – ну вот:
он лучше Блаженного Васьки.
Конечно, под клуб не пойдет – темноват, –
об этом не думали классики.
Не стиль... Я в этих делах не мастак.
Не дался старью на съедение.
Но то хорошо, что уже места
готовы тебе для сидения.
Его ни к чему перестраивать заново –
приладим с грехом пополам,
а в наших – ни стульев нет, ни органов.
Копнёшь – одни купола.
И лучше б оркестр, да игра дорога –
сначала не будет финансов, –
а то ли дело, когда орган –
играй хоть пять сеансов.
Ясно – репертуар иной –
фокстроты, а не сопенье.
Нельзя же французскому Госкино
духовные песнопения.
А для рекламы – не храм, а краса –
старайся во все тяжкие.
Электрорекламе – лучший фасад:
меж башен пустить перетяжки,
да буквами разными: "Signe de Zoro",
чтоб буквы бежали, как мышь.
Такая реклама так заорет,
что видно во весь Boulmiche.
А если и лампочки вставить в глаза
химерам в углах собора,
Тогда – никто не уйдет назад:
подряд – битковые сборы!
Да, надо быть бережливым тут,
ядром чего не попортив.
В особенности, если пойдут
громить префектуру напротив.