Петр Иванович Сорокин
в страсти – холоден, как лёд.
Все ему чужды пороки:
и не курит и не пьёт.
Лишь одна любовь рекой
залила и в бездну клонит –
любит этакой серьгой
повисеть на телефоне.
Фарширован сплетен кормом,
он вприпрыжку, как коза,
к первым вспомненным знакомым
мчится новость рассказать.
Задыхаясь и сипя,
добредя до вашей дали,
он прибавит от себя
пуд пикантнейших деталей.
«Ну... – начнет, пожавши руки, –
обхохочете живот,
Александр Петрович Брюкин –
с секретаршею живет.
А Иван Иваныч Тестов –
первый в тресте инженер –
из годичного отъезда
возвращается к жене.
А у той, простите, скоро –
прибавленье! Быть возне!
Кстати, вот что – целый город
говорит, что раз во сне...»
Скрыл губу ладоней ком,
стал от страха остролицым.
«Новость: предъявил... губком...
ультиматум австралийцам».
Прослюнявив новость вкупе
с новостишкой странной с этой,
быстро всем доложит – в супе
что варилось у соседа,
кто и что отправил в рот,
нет ли, есть ли хахаль новый,
и из чьих таких щедрот
новый сак у Ивановой.
Когда у такого спросим мы
желание самое важное –
он скажет: «Желаю, чтоб был мир
огромной замочной скважиной.
Чтоб, в скважину в эту влезши на треть,
слюну подбирая еле,
смотреть без конца, без края смотреть –
в чужие дела и постели».