Я нынешний год проживаю опять
в уже классическом Пушкино.
Опять облесочкана каждая пядь,
опушками обопушкана.
Приехали гости. По праздникам надо.
Одеты – подстать гостью́.
И даже один удержал из оклада
на серый английский костюм.
Одёжным жирком отложились года,
обуты – прилично очень.
«Товарищи» даже, будто «мадам»,
шелками обчулочены.
Пошли, пообедав, живот разминать.
А ну, не размякнете! Нуте-ка!
Цветов детвора обступает меня,
так называемых – лютиков.
Вверху зеленеет березная рядь,
и ветки радугой дуг...
Пошли вола вертеть и врать,
и тут – и вот – и вдруг...
Обфренчились формы костюма ладного,
яркие, прямо зря,
все достают из кармана из заднего
браунинги и маузера.
Ушедшие подымались года,
и бровь по-прежнему сжалась,
когда разлетался пень и когда
за пулей пуля сажалась.
Поляна – и ливень пуль на нее,
огонь отзвенел и замер,
лишь вздрагивало газеты рваньё,
как белое рваное знамя.
Компания дальше в кашках пошла,
револьвер остыл давно,
пошла беседа, в меру пошла́.
Но –
знаю: революция еще не седа,
в быту не слепнет кротово, –
революция всегда,
всегда молода и готова.