Из тучки месяц вылез,
молоденький такой...
Маруська отравилась,
везут в прием-покой.
Понравился Маруське
один с недавних пор:
нафабренные усики,
расчесанный пробор,
Он был монтером Ваней,
но... в духе парижан,
себе присвоил званье:
«электротехник Жан».
Он говорил ей часто
одну и ту же речь:
– Ужасное мещанство –
невинность зря беречь. –
Сошлись и погуляли,
и хмурит Жан лицо, –
нашел он, что у Ляли
красивше бельецо.
Марусе разнесчастной
сказал, как джентльмен:
– Ужасное мещанство –
семейный этот плен. –
Он с ней расстался ровно
через пятнадцать дней,
за то, что лакированных
нет туфелек у ней.
На туфли денег надо,
а денег нет и так...
Себе Маруся яду
купила на пятак.
Короткой жизни точка.
– Смер-тель-ный я-яд испит...
В малиновом платочке
в гробу Маруся спит.
Развылся ветер гадкий.
На вечер, ветру в лад,
в ячейке об упадке
поставили доклад.

Почему?

В сердце без лесенки
лезут эти песенки.
Где родина этих бездарных романсов?
Там, где белые лаются моською?
Нет! Эту песню родила масса –
наша комсомольская.
Легко врага продырявить наганом.
Или – голову с плеч, и саблю вытри.
А как сейчас нащупать врага нам?
Таится. Хитрый!
Во что б ни обулись, что б ни надели –
обноски буржуев у нас на теле.
И нет тебе пути-прямика.
Нашей культуришке без году неделя,
а ихней – века!
И растут черные
Дурни и дуры,
ничем не защищенные
от барахла культуры.
На улицу вышел – глаза разопри!
В каждой витрине буржуевы обноски:
какая-нибудь шляпа с пером «распри»,
и туфли показывают лакированные носики.
Простенькую блузу нам
и надеть конфузно.
На улицах, под руководством Гарри Пилей,
расставило сети Совкино, –
от нашей сегодняшней трудной были
уносит к жизни к иной.
Там ни единого ни Ваньки, ни Пети,
одни Жанны, одни Кэти.
Толча комплименты, как воду в ступке,
люди совершают благородные поступки.
Всё бароны, графы – всё,
живут по разным роскошным городам,
ограбят и скажут: – Мерси, мусье, –
изнасилуют и скажут: – Пардон, мадам –
На ленте каждая – графиня минимум.
Перо в шляпу да серьги в уши.
Куда же сравниться с такими графинями
заводской Феклуше да Марфуше?
И мальчики пачками
стреляют за нэпачками.
Нравятся мальчикам
в маникюре пальчики.
Играют этим пальчиком
нэпачки на рояльчике.
А сунешься в клуб – речь рвотная.
Чешут языками чиновноустые.
Раз международное, два международное,
но нельзя же до бесчувствия!
Напротив клуба дверь пивнушки.
Веселье, грохот, как будто пушки!
Старается разная музыкальная челядь
пианинить и виолончелить.
Входите, товарищи, зайдите, подружечки,
выпейте, пожалуйста, по пенной кружечке!

Что?

Крою пиво пенное, –
только что вам с этого?!
Что даю взамен я?
Что вам посоветовать?
Хорошо и целоваться, и вино.
Но...
вино и поэзия, и если ее
хоть раз по-настоящему испили рты,
ее не заменит никакое питье,
никакие пива, никакие спирты.
Помни ежедневно, что ты зодчий
и новых отношений и новых любовей, –
и станет ерундовым любовный эпизодчик
какой-нибудь Любы к любому Вове.
Можно и кепки, можно и шляпы,
можно и перчатки надеть на лапы.
Но нет на свете прекрасней одежи,
чем бронза мускулов и свежесть кожи.
И если подыметесь чисты́ и стройны́,
любую одежу заказывайте Москвошвею,
и... лучшие девушки нашей страны
сами бросятся вам на шею.