Товарищи, позвольте без позы, без маски –
как старший товарищ, неглупый и чуткий,
поразговариваю с вами, товарищ Безыменский,
товарищ Светлов, товарищ Уткин.
Мы спорим, аж глотки просят лужения,
мы задыхаемся от эстрадных побед,
а у меня к вам, товарищи, деловое предложение:
давайте, устроим веселый обед!
Расстелем внизу комплименты ковровые,
если зуб на кого – отпилим зуб;
розданные Луначарским венки лавровые –
сложим в общий товарищеский суп.
Решим, что все по-своему правы.
Каждый поет по своему голоску!
Разрежем общую курицу славы
и каждому выдадим по равному куску.
Бросим друг другу шпильки подсовывать,
разведем изысканный словесный ажур.
А когда мне товарищи предоставят слово –
я это слово возьму и скажу:
– Я кажусь вам академиком с большим задом,
один, мол, я жрец поэзий непролазных.
А мне в действительности единственное надо –
чтоб больше поэтов хороших и разных.
Многие пользуются напосто́вской тряскою,
с тем чтоб себя обозвать получше.
– Мы, мол, единственные, мы пролетарские... –
А я, по-вашему, что – валютчик?
Я по существу мастеровой, братцы,
не люблю я этой философии ну́довой.
Засучу рукавчики: работать? драться?
Сделай одолжение, а ну́, давай!
Есть перед нами огромная работа –
каждому человеку нужное стихачество.
Давайте работать до седьмого пота
над поднятием количества, над улучшением качества.
Я меряю по коммуне стихов сорта,
в коммуну душа потому влюблена,
что коммуна, по-моему, огромная высота,
что коммуна, по-моему, глубочайшая глубина.
А в поэзии нет ни друзей, ни родных,
по протекции не свяжешь рифм лычки́.
Оставим распределение орденов и наградных,
бросим, товарищи, наклеивать ярлычки.
Не хочу похвастать мыслью новенькой,
но по-моему – утверждаю без авторской спеси –
коммуна – это место, где исчезнут чиновники
и где будет много стихов и песен.
Стоит изумиться рифмочек парой нам –
мы почитаем поэтика гением.
Одного называют красным Байроном,
другого – самым красным Гейнем.
Одного боюсь – за вас и сам, –
чтоб не обмелели наши души,
чтоб мы не возвели в коммунистический сан
плоскость раешников и ерунду частушек.
Мы духом одно, понимаете сами:
по линии сердца нет раздела.
Если вы не за нас, а мы не с вами,
то черта ль нам остается делать?
А если я вас когда-нибудь крою
и на вас замахивается перо-рука,
то я, как говорится, добыл это кровью,
я больше вашего рифмы строгал.
Товарищи, бросим замашки торгашьи
– моя, мол, поэзия – мой лабаз! –
всё, что я сделал, все это ваше –
рифмы, темы, дикция, бас!
Что может быть капризней славы и пепельней?
В гроб, что ли, брать, когда умру?
Наплевать мне, товарищи, в высшей степени
на деньги, на славу и на прочую муру!
Чем нам делить поэтическую власть,
сгрудим нежность слов и слова-бичи,
и давайте без завистей и без фамилий класть
в коммунову стройку слова-кирпичи.
Давайте, товарищи, шагать в ногу.
Нам не надо брюзжащего лысого парика!
А ругаться захочется – врагов много
по другую сторону красных баррикад.