Бродвей сдурел. Бегня и гу́лево.
Дома́ с небес обрываются и висят.
Но даже меж ними заметишь Ву́льворт.
Корсетная коробка этажей под шестьдесят.
Сверху разведывают звезд взводы,
в средних тайпистки стрекочут бешено.
А в самом нижнем – «Дрогс со́да,
грет энд фе́ймус ко́мпани-не́йшенал».
А в окошке мисс семнадцати лет
сидит для рекламы и точит ножи.
Ржавые лезвия фирмы «Жиллет»
кладет в патентованный железный зажим
и гладит и водит кожей ремня.
Хотя усов и не полагается ей,
но водит по губке, усы возомня, –
дескать – готово, наточил и брей.
Наточит один до сияния лучика
и новый ржавый берет для возни.
Наточит, вынет и сделает ручкой.
Дескать – зайди, купи, возьми.
Буржуем не сделаешься с бритвенной точки.
Бегут без бород и без выражений на лице.
Богатств буржуйских особые источники:
работай на доллар, а выдадут цент.
У меня ни усов, ни долларов, ни шевелюр, –
и в горле застревают английского огрызки.
Но я подхожу и губами шевелю –
как будто через стекло разговариваю по-английски.
«Сидишь, глазами буржуев охлопана.
Чем обнадежена? Дура из дур».
А девушке слышится: «О́пен,
о́пен ди дор».
«Что тебе заботиться о чужих усах?
Вот... посадили... как дуру еловую».
А у девушки фантазия раздувает паруса,
и слышится девушке: «Ай ло́в ю».
Я злею: «Выйдь, окно разломай, –
а бритвы раздай для жирных горл».
Девушке мнится: «Май,
май горл».
Выходит фантазия из рамок и мерок –
и я кажусь красивый и толстый.
И чудится девушке – влюбленный клерк
на ней жениться приходит с Во́лстрит.
И верит мисс, от счастья дрожа,
что я – долларовый воротила,
что ей уже в других этажах
готовы бесплатно и стол и квартира.
Как врезать ей в голову мысли-ножи,
что русским известно другое средство,
как влезть рабочим во все этажи
без грез, без свадеб, без жданий наследства.