Дыра дырой, ни хорошая, ни дрянная –
немецкий курорт, живу в Нордернее.
Небо то луч, то чайку роняет.
Море блестящей, чем ручка дверная.
Полон рот
красот природ:
то волны приливом полберега выроют,
то краб, то дельфинье выплеснет тельце,
то примусом волны фосфоресцируют,
то в море закат киселем раскиселится.
Тоска!..
Хоть бы, что ли, громовий раскат.
Я жду не дождусь и не в силах дождаться,
но верую в ярую, верую в скорую. –
И чудится: из-за островочка кронштадтцы
уже выплывают и целят «Авророю».
Но море в терпеньи, и буре не вывести.
Волну и не гладят ветровы пальчики.
По пляжу впластались в песок и в ленивости
купальщицы млеют, млеют купальщики.
И видится: буря вздымается с дюны.
«Купальщики, жиром набитые бочки,
спасайтесь! Покроет, измелет и сдунет.
Песчинки – пули, песок – пулеметчики».
Но пляж буржуйкам ласкает подошвы,
Но ветер, песок в ладу с грудастыми.
С улыбкой: – как всё в Германии дешево! –
валютчики греют катары и астмы.
Но это ж, наверно, красные роты.
Шаганья знакомая разноголосица.
Сейчас на табльдотчиков,
сейчас на табльдоты
накинутся, врежутся, ринутся, бросятся.
Но обер на барыню косится рабьи:
фашистский на барыньке знак муссолинится.
Сося и вгрызаясь в щупальцы крабьи,
глядят, как в море закатище вклинится.
Чье сердце октябрьскими бурями вымыто,
тому ни закат, ни моря рёволицые,
тому ничего, ни красот, ни климатов,
не надо – кроме тебя, Революция!