Асфальт – стекло. Иду и звеню.
Леса и травинки – сбриты.
На север с юга идут авеню,
на запад с востока – стриты.

А между – (куда их строитель завез!) –
дома невозможной длины.
Одни дома длиною до звезд,
другие – длиной до луны.

Янки подошвами шлепать ленив:
простой и курьерский лифт.
В 7 часов человечий прилив,
в 17 часов – отлив.

Скрежещет механика, звон и гам,
а люди немые в звоне.
И лишь замедляют жевать чуингам,
чтоб бросить: «Мек моней?»

Мамаша грудь ребенку дала.
Ребенок, с каплями и́з носу,
сосет как будто не грудь, а доллар –
занят серьезным бизнесом.

Работа окончена. Тело обвей
в сплошной электрический ветер.
Хочешь под землю – бери собвей,
на небо – бери элевейтер.

Вагоны едут и дымам под рост,
и в пятках домовьих трутся,
и вынесут хвост на Бруклинский мост,
и спрячут в норы под Гудзон.

Тебя ослепило, ты осовел.
Но, как барабанная дробь,
из тьмы по темени: «Кофе Максвел
гуд ту ди ласт дроп».

А лампы как станут ночь копать.
ну, я доложу вам – пламечко!
Налево посмотришь – мамочка мать!
Направо – мать моя мамочка!

Есть что поглядеть московской братве.
И за день в конец не дойдут.
Это Нью-Йорк. Это Бродвей.
Гау ду ю ду!

Я в восторге от Нью-Йорка города.
Но кепчонку не сдерну с виска.
У советских собственная гордость:
на буржуев смотрим свысока.