Обыкновенно мы говорим:
все дороги приводят в Рим.
Не так у монпарнасца.
Готов поклясться.
И Рем, и Ромул, и Ремул и Ром
в «Ротонду» придут или в «Дом».
В кафе идут по сотням дорог,
плывут по бульварной реке.
Вплываю и я: «Garcon, un grog
americain!»
Сначала слова, и губы, и скулы
кафейный гомон сливал.
Но вот пошли вылупляться из гула
и лепятся фразой слова.
«Тут проходил Маяковский давеча,
хромой – не видали рази?» –
«А с кем он шел?» – «С Николай Николаичем». –
«С каким?» «Да с великим князем!» –
«С великом князем? Будет врать!
Он кругл и лыс, как ладонь.
Чекист он, послан сюда взорвать...» –
«Кого?» – «Буа-дю-Булонь.
Езжай, мол, Мишка...» Другой поправил:
«Вы врете, противно слушать!
Совсем и не Мишка он, а Павел.
Бывало, сядем – Павлуша! –
а тут же его супруга, княжна,
брюнетка, лет под тридцать...» –
«Чья? Маяковского? Он не женат».
«Женат – и на императрице». –
«На ком? Ее ж расстреляли...» – «И он
поверил... Сделайте милость!
Ее ж Маяковский спас за трильон!
Она же ж омолодилась!»
Благоразумный голос: «Да нет,
вы врете – Маяковский – поэт». –
«Ну, да, – вмешалось двое саврасов, –
в конце семнадцатого года
в Москве чекой конфискован Некрасов
и весь Маяковскому отдан.
Вы думаете – сам он? Сбондил до йот –
весь стих, с запятыми, скраден.
Достанет Некрасова и продает –
червонцев по десять на день».
Где вы, свахи? Подымись, Агафья!
Предлагается жених невиданный.
Видано ль, чтоб человек с такою биографией
был бы холост и старел невыданный?!
Париж, тебе ль, столице столетий,
к лицу эмигрантская нудь?
Смахни за ушми эмигрантские сплетни.
Провинция! – не продохнуть.
Я вышел в раздумье – черт его знает!
Отплюнулся – тьфу, напасть!
Дыра в ушах не у всех сквозная –
другому может запасть!
Слушайте, читатели, когда прочтете,
что с Черчиллем Маяковский дружбу вертит
или что женился я на кулиджевской тете,
то, покорнейше прошу, – не верьте.