На сотни эстрад бросает меня,
на тысячу глаз молодежи.
Как разны земли моей племена,
и разен язык и одёжи!
Насилу, пот стирая с виска,
сквозь горло тоннеля узкого
пролез. И, глуша прощаньем свистка,
рванулся курьерский с Курского!
Заводы. Берёзы от леса до хат
бегут, листками вороча,
и чист – как будто слушаешь МХАТ,
московский говорочек.
Из-за горизонтов, лесами сломанных,
толпа надвигается мазанок.
Цветисты бочка? из-под крыш соломенных,
окрашенные разно.
Стихов навезите целый мешок,
с таланта можете лопаться –
в ответ снисходительно цедят смешок
уста украинца-хлопца.
Пространства бегут, с хвоста нарастав,
их жарит солнце-кухарка.
И поезд уже бежит на Ростов,
далеко за дымный Харьков.
Поля – на мильоны хлебных тонн,
как будто их гладят рубанки,
а в хлебной охре серебряный Дон
блестит позументом кубанки.
Ревём паровозом до хрипоты,
и вот началось кавказское –
то го́ловы сахара высят хребты,
то в солнце – пожарной каскою.
Лечу ущельями, свист приглушив.
Снегов и папах седи́ны,
Сжимая кинжалы, стоят ингуши,
следят из седла осетины.
Верх гор – лёд,
низ жар пьёт,
и солнце льёт йод.
Тифлисцев узнаешь и метров за́ сто,
гуляют часами жаркими,
в моднейших шляпах, в ботинках носастых,
этакими парижаками.
По-своему всякий зубрит азы,
аж цифры по своему снятся им.
У каждого третьего – свой язык
и собственная нация.
Однажды, забросив в гостиницу хлам,
забыл, где я ночую.
Я адрес по-русски спросил у хохла,
хохол отвечал: – Нэ чую. –
Когда ж переходят к научной теме,
им рамки русского у́зки,
с Тифлисской Казанская академия
переписывается по-французски.
И я Париж люблю сверх мер
(красивы бульвары ночью!).
Ну, мало ли что – Бодлер, Малярмэ
и этакое прочее!
Но нам ли, шагавшим в огне и воде
годами борьбой прожжёнными,
растить на смену себе бульвардье
французистыми пижонами!
Используй, кто был безъязык и гол,
свободу Советской власти.
Ищите свой корень и свой глагол,
во тьму филологии влазьте.
Смотрите на жизнь без очков и шор,
глазами жадными цапайте
всё то, что у вашей земли хорошо
и что хорошо на Западе.
Но нету места злобы мазку,
не мажьте красные души!
Товарищи юноши, взгляд – на Москву,
на русский вострите уши!
Да будь я и негром преклонных годов,
и то, без унынья и лени,
я русский бы выучил только за то,
что им разговаривал Ленин.
Когда Октябрь орудийных бурь
по улицам кровью ли́лся,
я знаю, в Москве решали судьбу
и Киевов и Тифлисов.
Москва для нас не державный аркан,
ведущий земли за нами,
Москва не как русскому мне дорога,
а как огневое знамя!
Три разных истока во мне речевых.
Я не из кацапов-разинь.
Я – дедом казак, другим – сечевик,
а по рожденью грузин.
Три разных капли в себе совмещав,
беру я право вот это –
покрыть всесоюзных совмещан.
И ваших и русопетов.
1927