Я недаром вздрогнул. Не загробный вздор.
В порт, горящий, как расплавленное лето,
разворачивался и входил товарищ «Теодор
Нетте».
Это – он. Я узнаю его.
В блюдечках – очках спасательных кругов.
– Здравствуй, Нетте! Как я рад, что ты живой
дымной жизнью труб, канатов и крюков.
Подойди сюда! Тебе не мелко?
От Батума, чай, котлами покипел...
Помнишь, Нетте, – в бытность человеком
ты пивал чаи со мною в дипкупе?
Медлил ты. Захрапывали сони.
Глаз кося в печати сургуча,
напролет болтал о Ромке Якобсоне
и смешно потел, стихи уча.
Засыпал к утру. Курок аж палец свел...
Суньтеся – кому охота!
Думал ли, что через год всего
встречусь я с тобою – с пароходом.
За кормой лунища. Ну и здорово!
Залегла, просторы надвое порвав.
Будто навек за собой из битвы коридоровой
тянешь след героя, светел и кровав.
В коммунизм из книжки верят средне.
«Мало ли, что можно в книжке намолоть!»
А такое – оживит внезапно «бредни»
и покажет коммунизма естество и плоть.
Мы живем, зажатые железной клятвой.
За нее – на крест, и пулею чешите:
это – чтобы в мире без России, без Латвии,
жить единым человечьим общежитьем.
В наших жилах – кровь, а не водица.
Мы идем сквозь револьверный лай,
чтобы, умирая, воплотиться
в пароходы, в строчки и в другие долгие дела.

Мне бы жить и жить, сквозь годы мчась.
Но в конце хочу – других желаний нету –
встретить я хочу мой смертный час
так, как встретил смерть товарищ Нетте.