Есть на энском заводе товарищ Василий Палыч,
Уважаемая фигура, серьезнейший гражданин.
Недаром на доску почета имя его попало,
Недаром воспел его в прозе проезжий писатель один.

Времени зря не теряют руки его живые,
Молча он делает дело, презирая пустые слова.
О нем говорят рабочие степенные, пожилые:
– Ну, брат, Василий Павлович – это, брат, голова! –

Газета о нем писала, его достижениям рада.
И вот, от воздушной тряски в пути побледнев слегка,
На самолете «Дуглас» примчал из Москвы оператор
И снял Василия Павловича непосредственно у станка.

А через короткое время в кинотеатре местном
В киножурнале показывали несколько сцен про него.
Был скромен Василий Палыч, но все-таки, знаете, лестно
Вдруг на экране театра увидеть себя самого.

Вышел он из столовой шагом уверенным, скорым,
Направился к кинотеатру, нет вдруг–о позор и стыд! –
На этот сеанс вечерний бездушные контролеры
Его, Василия Павловича, не захотели пустить.

– В чем дело? – вскричал он гневно. – К чему такие мучения?
Мною заплачены деньги, куплен законный билет.
– Увы, – контролеры сказали, – на эти сеансы вечерние
Не допускаются дети моложе шестнадцати лет.

Ему же было – пятнадцать, к тому же еще не полных,
А видом он был невзрачен, четырнадцати не дашь.
Этакий худенький мальчик, в средней школе, я помню,
У нас таких называли попросту: карандаш!

И оттого ли, что серые глаза его загрустили,
Или узнав, что он хочет себя самого посмотреть,
Но контролеры смягчились и в зал его пропустили.
Он сел, – и с экрана грянула военных мелодий медь.

Глядел на себя мальчишка, глядел задумчивым взором,
До слез ему захотелось, чтобы вот этот журнал
Где-нибудь там, на фронте, увидел отец, о котором
Вот уже восемь месяцев он ничего не знал.

Глядел на экран мальчишка, нахохлившийся, упрямый,
Какой-то комок непослушный грудь ему распирал.
Нет, никогда не увидит его на экране мама,
Убитая бомбой немецкой по дороге сюда, на Урал.

И все ему вдруг показалось диковинной, страшной сказкой,
В которой смешался с кровью недавнего детства снег.
И стал в этот миг ребенком, маленьким мальчиком, Васькой,
Товарищ Василий Павлович, уважаемый человек.

Так ему захотелось материнскую слышать песню,
Прижаться к кому-то родному и, может, всплакнуть и сказать,
Что батька не пишет долго, что в общежитии тесно,
Что вот ему бельишко некому постирать.

Но свет загорелся в зале, волшебная тень пропала,
Вновь на мгновение белым стал экран и пустым.
– Ну как, на себя поглядели, товарищ Василий Палыч? –
Сказал контролер, тот самый, что сперва его не пустил.

Поднялся Василий Палыч, спокойным и твердым шагом,
Как подобает, на улицу вышел, спокоен вполне.
Побегал с толпой ребятишек по кустикам, по оврагам.
Лег – и отца и сражение видел всю ночь во сне

И повторял его имя мальчишескими губами...
Вставал над Уралом погожий, солнечный, светлый денек.
Отец его в это утро сражался в низовьях Кубани
И думал: где его мальчик, где Васька его, сынок?

Отца разлучила с сыном фашистская сила злая,
Лежал он в степи казачьей под ливнем кубанским косым,
Сжимал рукой автомат он, оружье свое, не зная,
Что автомат ему сделал в тылу, на Урале, – сын.
1943