Бабка Власьевна сбилась с ног,
Стараясь все завершить к обеду.
На пост был поставлен соседкин сынок
Глядеть и кричать, когда гости приедут.

Семь женщин бабке подчинены,
Десяток девчонок в резерве сбоку.
Знатно замешанные блины
Взошли сознательно раньше срока.

Работа налажена. Опыт. Учет.
Ни спора, ни ругани, ни метанья.
В тарелки веселое масло течет,
Струится задумчивая сметана.

А под оранжевой спелой листвой,
Под деревом осени, рыжим и сонным,
Из многих столов возникает стол
На двести четыре почетных персоны.

Так кто ж здесь готовит подобный пир?
Какой здесь хозяин живет-поживает?
Откуда он эти богатства скопил?
Каких он гостей дорогих поджидает?

А здесь проживает во славу страны,
Во славу рабочего нашего дела
Колхоз «Красный Луч», и готовит блины,
И ждет начальника политотдела,

И ждет он ударных соседей своих
На праздник осени и урожая.
И вот раздается ужасный крик,
Бабке Власьевне угрожая:

В колхозном правленье седые часы
Свирепым голосом час пробили.
Стоящий на вахте соседкин сын
Заметил веселое облако пыли.

– Едут! – он заорал на весь мир.
И десять девчат завизжали: – Едут! –
И бабка, как опытный командир,
Отправила в бой корабли обеда.

На лошадях всевозможных мастей,
На дрожках, тачанках, автомобилях
Ехала добрая сотня гостей
В пламени песни и в облаке пыли.

И весь – напряжение, весь – огонь,
Хвостом помахивая игриво,
Вез мощную бочку веселый конь
И ржал. А в бочке бродило пиво.

Птицы слетались со всех сторон.
На грузовиках не хватало места.
И древнюю польку играл патефон,
Исполняющий должность оркестра.

Но вот в стороне проблестела река,
Знакомая мельница сбоку взлетела,
И прыгнул с веселого грузовика
Смущенный начальник политотдела,

Прыгнул в веселье, в «ура!», в кутерьму.
Колхозный хор его песней встретил,
И подлетели девчата к нему,
Как ситцевый, байковый, шелковый ветер.

Тут речи, конечно, открыться б должны,
Да бабка Власьевна категорично
Сказала, что ждать не желают блины,
Что долгие речи для них непривычны.

А стол ароматнейшим паром дымил,
И все садились с шумом и звоном.
Редактор газеты без прений был
Избран начальником патефона.

И выбрал такую пластинку! Она
Сначала рассыпалась нежным петитом,
Взгрустнула, всплакнула – и вдруг сполна
Маршем грянула аппетитным!

Ешьте! Маслите маслом блины.
Стоят элеваторы выше неба.
Лежит в них большая работа страны,
Могучая сила колхозного хлеба.

– Кушай, оставивший институт
Философ, начальник политотдела.
Тяжел, многогранен и сложен твой труд.
Голова молодая твоя поседела...

Горели деревья в весеннем огне.
Ты шлепал по грязи, приехавши в марте.
А нынче – октябрь, и в тяжелом зерне
Ты вновь познаешь философию партии.

И рядом с тобою старик. Века!
Он горе прошел. Он отчаянье вызнал.
Мы пивом наполним его стакан
И скажем ему пару слов о жизни:

– Ты плелся под гром барабана, старик,
Ты видел скупое солдатское солнце,
Ты всаживал свой православный штык
В пузо германца и в пузо японца.

Ты помнил дорожку в царев кабак,
Ты пел свои грустные песни звонко.
Чужую солому держала в зубах
Твоя маломощная лошаденка.

А нынче – ты первый из первых людей,
Из лучших – лучший, из нужных – нужный.
Привычки своих сорока лошадей
Ты знаешь на память, начальник конюшни.

На досках почета твои сыны.
В отряде находится твой внучонок.
Так кушай же, старый товарищ, блины,
Они промаслены и пропечёны!

– А ты, мой товарищ, мой друг, пионер
Двенадцатый год миновал тебе летом,
Но ты уж успел побывать в огне
И хлеб спасти от огня при этом.

И о тебе уже знают враги,
Что можешь и ты воевать отважно,
И в премию ты получил сапоги.
Они велики, но не это важно.

Так кушай блины, предводитель ребят.
Сметану бери, часовой урожая!
Ведь десять девчонок глядят на тебя,
Десятикратно тебя уважая.

– А бабка Власьевна, – честь ей, хвала! –
Стара, и огонь ее взглядов тухнет.
Она мастерицей варений была,
Могла чудеса вытворять на кухне.

Да только вот не привел господь –
Германскою пулею мужа свалило.
Бабка стирала белье у господ,
У путников милостыню просила.

Оставила счастье в окопах войны
Хлебнула горя, отведала лиха.
Так ешь же свои золотые блины,
Седая колхозная повариха!

Орудуй же, бабка! Живи до ста лет,
Корми народ молодого края,
И пусть в этой музыке на столе
Пластинка веселая заиграет,

Иль пусть лучше – песня, пусть скажет она,
Что это – начало, что день еще брызнет,
Что большевистским умом решена
Седая загадка мужицкой жизни,

Что много работы, что цели ясны...
Гудят в отдалении автомобили.
И лес пламенеет, и листья красны,
И осень гордится своим изобильем.
1933